Изменить размер шрифта - +
Двое бывших монахов со шрамами распивают спиртное и закусывают бутербродами с сыром, а в углу понуро стоит маленькая девочка. Очень худая, лицо и одежда залеплены грязью, в больших раскосых глазах застыл испуг.

— О, Ка Куля пришел! Наигрался с этими псами? — весело машут мне тюремщики. — Айда сюда! Угощайся да рассказывай, что ты в этот раз с ними чудил⁈ Мелкая выдра, — оборачивается один из монахов к девочке. — Живо неси добавку!

Девочка на дрожащих ногах подходит к ящику у стены. Маленькие руки достают бутылку самогона. Влажное, покрытое конденсатом стекло тяжело лежит в её ослабевших детских ладошках, пальцы слегка подрагивают, не в силах удержать вес бутылки. Вдруг стекло выскальзывает, и мгновение спустя со звоном полторашка разбивается о серый бетонный пол, разлетаясь на осколки и разбрызгивая самогон по полу.

Девочка в ужасе хватается за голову, понимая, что сейчас её ожидает жестокое наказание.

— Простите-простите! — в ужасе восклицает она.

— Мелкая тварь! Ты что творишь⁈ — с визгом тюремщики вскакивают и хватаются за дубинки на поясах. — Ну всё, хана тебе!

— Господа, — бросаю я, резко приблизившись к дивану. — Зачем вы кричите? Разлитый самогон — далеко не самая большая ваша проблема. Вы не знали?

Тюремщики в удивлении оборачиваются ко мне.

— О чем ты, Ка Куля? — хлопает глазами левый монах. — Какая еще у нас проблема?

— Как насчет удушения?

В следующий миг я хватаю обоих за глотки и силой опускаю обратно на диван. Они рыпаются и дергаются, но куда там! Удерживаю мелких монахов на месте, одновременно вскрывая им щиты. Не проходит и полминуты, как буддисты попадают под мой контроль. Только тогда отпускаю худые шеи.

— Сидите тихо, — приказываю, и монахи, выпрямившись, застывают.

Девочка, замерев, смотрит на меня. Большие раскосые глаза, кажется, разучились моргать. Прислушиваюсь к её сознанию. Ребенок на грани истерики. Нет, так дело не пойдет.

— Мунка, хочешь к маме? — негромко спрашиваю. В то же время накрываю сознание малышки релаксирующими волнами, успокаиваю и привожу в тонус. — Я могу отвести тебя. Мунка, ну что? Хочешь?

— Да, — кивает девочка, приходя в себя.

— Сейчас пойдем, только давай возьмем бутерброды твоим родным и друзьям, — киваю на поднос с едой. — Кстати, как думаешь, им понравятся? Попробуй и скажи.

Подбадриваемая моими словами, Мунка подходит ближе и берет из моих рук бутерброд. Приходится взять под контроль её разум, чтобы она не накинулась на еду и не слопала весь сыр с хлебом в один присест, как голодный зверек. С моим участием девочка начинает кушать медленно и размеренно, аккуратно откусывая небольшие кусочки. Так её живот не заболит от внезапного переедания. Постепенно она успокаивается, а её глаза перестают лихорадочно блестеть.

— Очень вкусно, — облизывается ребенок.

— Ага, пойдем и остальных порадуем, — протягиваю ладонь и девочка сразу хватается за неё без всякого внушения.

Когда я возвращаюсь в темницу под руку с девочкой и подносом еды в другой руке, тибетцы не выдерживают и раскрывают рты в шоке.

— Мунка! Моя Мунка! — кидается к решетке женщина.

— Мама! — девочка хватает тонкеи руки, просунутые между прутьями.

— Подождите вы с телячьими нежностями, — произношу я недовольно. — Дайте сначала решетку отпереть.

Девочка, покраснев от смущения, уступает дорогу. Отпираю засов, и мать с дочерью воссоединяются. На унылых лицах тибетцев прорезаются улыбки надежды.

— Добрый оборотень, спасибо, — произносит старик.

— Я же сказал, что телепат, — усмехаюсь, протягивая поднос. — Налетайте, но ешьте осторожно, а то перегрузите желудок.

Быстрый переход