Ханьцы довольны её реакцией, а я продолжаю наблюдать за ними с прищуром. Они, кажется, искренне полагают, что роза производит на нас впечатление. А я-то знаю, что такие дары редко бывают без подвоха. Тем более от подданных Ци-вана.

Когда мы с девушками садимся в машину, Лакомка сразу же поднимает очевидный вопрос:

— Мелиндо, а раз ты разрешил взять розу, значит она не отравлена?

Я хмыкаю:

— Нет, дорогая, отравлена. Причем редким отложенным ядом. Подействует он только спустя два дня.

Алиса и Василиса вскидывают брови, их глаза широко распахиваются:

— ГОСПОДИН⁈ ВЫ СЕРЬЕЗНО⁈ — одновременно восклицают они.

— Вполне, — отвечаю я с лёгкой усмешкой.

Настя лишь пожимает плечами:

— Ну что ж, это было ожидаемо, — произносит она, не отрываясь от переписки в своём мобильнике. Похоже, она успела уже похвастаться матери, что прогулялась по выставке с женихом.

Лакомка тоже остается совершенно невозмутимо и, не обращая внимания на розу на ее коленях, делает в блокноте пометки насчёт энергонектара.

Поглядев на золотую розу, я решаю сразу убрать яд. Смазаны оказались и горшок, и листья — ханьцы, как всегда, изобретательны в своих попытках сыграть в двойную игру. Яд, к счастью, органический, поэтому Дар геномантии вполне подходит для решения этой задачи. Провожу рукой по горшку и листьям, быстро меняя химическую структуру яда и превращая его в безвредное соединение.

Когда девушки наконец заканчивают свои дела, я решаю сообщить им о природе подарка:

— Кстати, роза передаёт отраву через прикосновение. Неплохо придумано, правда?

Лакомка хмыкает, взгляд её остаётся совершенно спокойным:

— Они надеялись убить нас, а потом стребовать с нашего рода штраф, — говорит она с игривой улыбкой. — Какие наивные.

— Ага, сейчас дам антидот.

Пододвигаюсь ближе и целую её в губы, задействовав Дар Крови. Яд медленно выходит из её организма, и Лакомка отвечает на поцелуй со всей страстью.

Когда мы наконец отрываемся друг от друга, она переводит дух и смеётся:

— Вот это я понимаю, противоядие! Надо будет просить ханьцев почаще меня так травить, если уж у меня есть такой приятный способ нейтрализации.

Вдруг Настя, потупив глаза, смущенно добавляет:

— Даня, а вдруг я тоже заражена?

Я, прекрасно зная, что она не прикасалась к розе, делаю лицо серьёзным:

— Вполне возможно, Настя. Надо провести диагностику, — произношу я, кивая.

Лакомка уступает место, а Настя подходит ко мне, её глаза полны трепета. Она садится рядом, так близко, что я ощущаю тепло её тела. Настя явно взволнована, но пытается это скрыть. Страха нет, только волнение. Мы оба знаем, что это игра. Я мягко наклоняюсь и целую невесту в губы, стараясь быть нежным, почти осторожным. Это наш первый поцелуй, и я чувствую, как её дыхание становится всё чаще, прерывистей, словно ей трудно дышать от напряжения.

Её губы, мягкие и податливые, отвечают мне с растущей уверенностью. Её тело напрягается, но я ощущаю, как она постепенно расслабляется, доверяя моменту. Грудь Насти вздымается под облегающим топиком, а лицо заливается пунцовым румянцем, который невозможно не заметить.

Когда я, наконец, отстраняюсь, она по-прежнему сидит неподвижно, её губы чуть приоткрыты, а взгляд кажется слегка затуманенным. Она пытается прийти в себя, проводит языком по губам, будто заново осмысляя вкус поцелуя, а в её глазах вспыхивает новый огонь.

Алиса и Василиса неожиданно подают голоса:

— Господин, а вдруг и мы… заражены?

— Не могли бы вы… помочь?

Я бросаю быстрый взгляд на улыбающуюся Лакомку и на Настю, уже спокойную, но всё ещё слегка смущённую.