Парни для своего возраста тоже выглядят чересчур здоровыми и высокими. Мускулатура ярко-выраженная. Если их развитие продолжится такими же темпами, то через два годика оба распухнут в настоящих спартанцев из свиты царя Леонида.

— Вы что, все эти годы жрали зверей? — догадывается Степан о причинах столь выраженного роста ребят. — Вам же лет пятнадцать, дай бог, а уже вымахали в таких горилл.

— Гормональная перестройка, — пожимает плечами Данила. Он теребит Шарика за рваным ухом, а зверюга и рада: говеет, слюни пускает и улюкает. Тащится монстра от нежданной ласки. — Ну и спорт еще.

— В здоровом теле здоровый дух, — лыбится казах и кивает на тушу Однорогого. — Результаты сами видите, да.

— Мне надо срочно поговорить с вашими родителями, — хмурится охотник.

— Согласен, — неожиданно улыбается юный телепат. — Начнете обход с моей мамы? Она сегодня как раз ватрушек напекла.

— Значит, с нее и начну, — бурчит Степан.

Ох, уж эти незабываемые ватрушки Ирины Юрьевны.

* * *

Ночь я спал плохо. Спасибо маме со Степаном, которые всю ночь ели ватрушки на кухне. Сладко им было так, что стонали и порыкивали от удовольствия.

Утром встаю нетипично рано. Захожу на кухню, а там Невзоров пьет кофе. Ближе к рассвету мама ушла спать в единственную комнату, у нас там две кровати. А царский охотник остался на кухне, но уже одетый, явно собирается уйти, не попрощавшись. Как и в прошлый раз. Вовремя я заглянул, нечего сказать.

— Данила? — теряется он и смотрит так виновато, словно побитый пес. — А я тут вот завтракаю. Не против?

— Опять сбежите? — смотрю на него с упреком. — А в прошлый раз мама плакала.

— Паца…

— И сегодня опять будет плакать, если уйдете.

— Эх, пацан, — угрюмится охотник. — Ничего ты не понимаешь.

Он смотрит с таким отстраненным выражением лица, будто нырнул мыслями в прошлое. Не знаю, что у него там случилось. Ему уже немало лет. Может, трагично потерял семью. Может, словил чеченский синдром и не в силах признать, что война давным-давно окончена, вот до сих пор и устраивает себе битвы со зверями.

— Нет, конечно, — соглашаюсь. — У вас щиты стоят, ваши мысли мне недоступны. Но я думаю, что если моя мама для вас действительно нечто большее, чем мимолетное развлечение, то стоит попытаться не подвести ее и себя.

Молчание. Но потом он все же бормочет.

— Попытаться? А где силы взять?

— А, знаете, мне плевать где, — фыркаю. — Это ваши проблемы. Разбирайтесь сами. Если вы не только царский охотник, но еще и мужчина, то задушите свои комплексы и начнете наконец жить достойно. Совсем не дело заявляться раз в пять лет к женщине ради постели. И никакое героическое прошлое вас не оправдывает.

Он молчит, сгорбившись. Смотрит в полупустую чашку. Лоб разрезают резкие морщины. Думаю, больше он мне ничего не скажет. Сейчас ему предстоит разговор разве что с самим собой. Ну и со своим прошлым.

— Пойду я досыпать сон, — махаю ему рукой. — Если всё же уйдете, чашку можете не мыть, как в прошлый раз. А то привыкнем.

Засыпаю сразу, как только касаюсь головой подушки. В какой-то миг меня будит запах выпечки и удивленный мамин возглас с кухни:

— Степан! Ты не ушел?! Что это…?!

В ответ виноватый мужской бас:

— Блинчики.

— Ты готовишь?!

— Я подумал, что ватрушки твои ел, а вы с Данилой моих блинчиков еще не пробовали.