А около вытащеннаго морскаго чудовища, между тѣмъ, два рыбака въ тиковыхъ курткахъ, загорѣлые, какъ корка чернаго хлѣба, пѣли какую-то нескладную пѣсню, а третій такой-же рыбакъ подсовывалъ каждому зрителю въ толпѣ глиняную чашку и просилъ денегъ, говоря:

— Deux sous pour la représentation! Doux sous…

Подошелъ онъ и къ Ивану Кондратьевичу и протянулъ ему чашку, подмигивая глазомъ.

— Чего тебѣ, арапская морда? спросилъ тотъ.

— За посмотрѣніе звѣря проситъ. Дай ему мѣдяшку, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— За что? Вотъ еще! Стану я платить! Тутъ не театръ, а берегъ.

— Да дай. Ну, что тебѣ? Ну, вотъ я и за тебя дамъ.

Николай Ивановичъ кинулъ въ чашку два мѣдяка по десяти сантимовъ.

— Иванъ Кондратьичъ! Вы говорите, что этотъ крокодилъ мертвый? слышался съ лѣстницы голосъ Глафиры Семеновны, которая, услышавъ пѣніе, нѣсколько пріободрилась.

— Мертвый, мертвый… Иди сюда… сказалъ Николай Ивановичъ.

— Да мертвый-ли?

Глафира Семеновна стала опять подходить къ толпѣ и робко заглянула на морскаго звѣря.

— Ну, конечно-же, это крокодилъ. Брр… — Какой страшный! бормотала она. — Неужели его эти люди здѣсь изъ моря вытащили? Зубы-то какіе, зубы…

Рядомъ съ ней стоялъ высокій, стройный, среднихъ лѣтъ, элегантный бакенбардистъ съ подобранными волосокъ съ волоску черными бакенбардами, въ свѣтло-сѣромъ ловко сшитомъ пальто и въ такого-же цвѣта мягкой шляпѣ. Онъ улыбнулся и, обратясь съ Глафирѣ Семеновнѣ, сказалъ по русски:

— Это вовсе не крокодилъ-съ… Это акула, дикій звѣрь, который покойниками питается, коли ежели какое кораблекрушеніе. Здѣшніе рыбаки ихъ часто ловятъ, а потомъ публикѣ показываютъ.

Услышавъ русскую рѣчь отъ незнакомаго человѣка, Глафира Семеновна даже вспыхнула.

— Вы русскій? воскликнула она.

— Самый первый сортъ русскій-съ. Даже можно сказать, на отличку русскій, отвѣчалъ незнакомецъ.

— Ахъ, какъ это пріятно! Мы такъ давно путешествуемъ заграницей и совсѣмъ почти не встрѣчали русскихъ. Позвольте познакомиться… Иванова, Глафира Семеновна… А это вотъ мой мужъ Николай Иванычъ, коммерсантъ. А это вотъ…

— Иванъ Кондратьевъ Конуринъ, петербургскій второй гильдіи… подхватилъ Конуринъ.

Послѣдовали рукопожатія. Незнакомецъ отрекомендовался Капитономъ Васильевичемъ и пробормоталъ и какую-то фамилію, которую никто не разслышалъ.

— Путешествуете для своего удовольствія? спрашивала его Глафира Семеновна, кокетливо играя своими нѣсколько заплывшими отъ жиру глазками.

— Нѣтъ-съ, отдыхать пріѣхали. Мы еще съ декабря здѣсь.

— Ахъ, даже съ декабря! Скажите… Я читала, что здѣсь совсѣмъ не бываетъ зимы.

— Ни Боже Mой… Вотъ все въ такой-же препорціи какъ сегодня. То-есть по ночамъ бывало холодно, но и по ночамъ, случалось, въ пиджакѣ выбѣгалъ, коли ежели куда недалеко пошлютъ.

— То-есть какъ это — пошлютъ? задала вопросъ Глафира Семеновна. — Вы здѣсь служите?

Элегантный бакенбардистъ нѣсколько смѣшался.

— То есть какъ это? Нѣтъ-съ… Я для своего удовольствія… Пуръ… Какъ-бы это сказать?.. Пуръ плезиръ — и больше ничего… Мы сами по себѣ…- отвѣчалъ онъ наконецъ. — А вѣдь иногда по вечерамъ мало-ли куда случится сбѣгать! Такъ я даже и въ декабрѣ въ пиджакѣ, ежели на спѣшку…

— Неужто здѣсь зимой и на саняхъ не ѣздили? — спросилъ въ свою очередь Конуринъ.

— Да какъ-же ѣздить-то, ежели и снѣгу не было.

— Скажи на милость, какая держава! И зимой снѣгу не бываетъ.