— А вылакаетъ по дорогѣ? Смотри, не выпей, итальянская морда. Голову оторву.

Бутылка передана. Погонщикъ гикнулъ. Ослы побѣжали легкой трусцой.

— Тише, тише! визжала Глафира Семеновна.

Конуринъ восклицалъ:

— Чувствуетъ-ли въ Питерѣ супруга моя, что ея мужъ Иванъ Кондратьичъ на ослѣ ѣдетъ!

Черезъ четверть часа, однако, они вернулись. Глафира Семеновна вбѣжала на террасу разсерженная, съ распотѣвшимъ, краснымъ лицомъ.

— Невозможно было кататься. Конуринъ пьянъ и три раза съ осла свалился, заговорила она.

Конуринъ шелъ сзади. Шея его была вся увѣшана нитками коралловъ, которыя онъ купилъ по дорогѣ.

— Ужъ и пьянъ, ужъ и три раза свалился! бормоталъ онъ, покачиваясь. — И всего только одинъ разъ растянулся, да одинъ разъ сковырнулся, но это не отъ меня, а отъ осла.

Пароходъ долженъ былъ отвалить отъ острова въ три съ половиной часа и до отхода его времени оставалось еще слишкомъ часъ. Капитанъ, сытно позавтракавшій, пилъ кофе съ коньякомъ и подозрительно взглядывалъ на высящійся вдали Везувій. Надъ Везувіемъ виднѣлось изрядное облачко, которое постепенно росло. Онъ подозвалъ къ себѣ контролера, указалъ ему на облако и что-то сказалъ. Контролеръ поклонился, приподнявъ фуражку, подбѣжалъ къ Ивановымъ и проговорилъ:

— Простите, но я долженъ удалиться на пароходъ. Капитанъ опасается, какъ-бы на обратномъ пути на насъ не налетѣлъ шквалъ, и посылаетъ меня сдѣлать кой-какія распоряженія на пароходѣ.

— Шквалъ? Что-же это значитъ? — задала вопросъ Глафира Семеновна.

— Да не задулъ бы вѣтеръ и не разыгралась-бы качка. Видите это облако надъ Везувіемъ? Оно очень подозрительно.

Глафира Семеновна слегка поблѣднѣла.

— Неужели будетъ буря? — быстро спросила она.

— Буря не буря, а покачать можетъ. Да вы не пугайтесь. Что вы! Можетъ быть и такъ обойдется.

Контролеръ пожалъ всѣмъ руки и побѣжалъ садиться въ лодку.

А облако надъ Везувіемъ все увеличивалось и увеличивалось. Оно уже закрыло солнце. Голубая вода посѣрѣла. На тихомъ до сего времени морѣ показалась зыбь. Капитанъ быстро исчезъ отъ своего стола. Задулъ вѣтеръ.

— Николай Иванычъ, ужъ не остаться-ли намъ здѣсь на Капри ночевать въ гостинницѣ? — обратилась къ мужу Глафира Семеновна.

— Ну, вотъ еще! Да здѣсь на Капри съ тоски помрешь. Кромѣ того, у насъ взяты на сегодняшній вечеръ билеты въ театръ Санъ-Карло. Нѣтъ, нѣтъ, поѣдемъ въ Неаполь.

— А вдругъ буря? Я бури боюсь.

— Вотъ видишь, видишь. Говорилъ я тебѣ, что не слѣдовало на этотъ Капри ѣздить. Да и ничего на немъ нѣтъ особеннаго. Голубой гротъ — вотъ и все.

— А мало вамъ этого? Мало? Эдакая прелесть Голубой гротъ! Кромѣ того, на пароходѣ я себѣ очень дешево камей накупила, черепаховыхъ гребенокъ. А вѣтка съ апельсинами?

— На ослахъ помотались… проговорилъ заплетающимся языкомъ Конуринъ.

— Ну, насчетъ ословъ-то вы ужъ молчите. Все удовольствіе мнѣ испортили, огрызнулась на него Глафира Семеновна.

— Не я это, милая барынька! не я, а ослы.

А надъ островомъ Капри растянулась уже туча. Накрапывалъ рѣдкій дождь. Ивановы и Конуринъ начали разсчитываться за завтракъ и спѣшили на пароходъ.

— Господи! Пронеси. Ужасно я боюсь бури… шептала Глафира Семеновна.

Они сошли на пристань. Пароходъ давалъ свистки. Столпившіеся пассажиры поспѣшно садились въ лодки и направлялись на пароходъ. На пристани Конуринъ купилъ нѣсколько апельсинныхъ вѣтвей съ плодами и сидѣлъ въ лодкѣ какъ-бы въ апельсинномъ лѣсу. Нитки съ кораллами, купленныя у ребятишекъ на пристани, висѣли у него уже не только на шеѣ, а на плечахъ, на пуговицахъ пиджака.