— Стоп-стоп, Владимир Гаевич! — я оглянулся на Натаху, на которую бывший декан исторического факультета вообще не обратил никакого внимания. — В смысле, ждете третий час?

— Лебовский, ты же сам передал мне сообщение через эту развратную монахиню! — Ларошев всплеснул руками. — Кстати, я надеюсь, что у тебя все действительно получилось. Я же правильно понял, что ты избавился от… — он помахал в воздухе руками, изобразив очертания человеческой фигуры.

— Забава Ильинична сказала, что да, — ответил я.

— Тогда надевайте это все, и пойдем сразу к Гезехусу! — Ларошев бросил мне в руки серый плащ. — Надо немедленно остановить открытую на тебя охоту, кроме того, я надеюсь, ты изложишь ему нашу идею о возрождении исторического факультета?

— Ладно, Богдан, — сказала Натаха и махнула рукой. — У тебя важные дела, так что пойду-ка я за продуктами и готовить ужин.

Она повернулась и зашагала в сторону еще открытых лавок. Ларошев нетерпеливо приплясывал, ожидая, когда я натяну бесформенный плащ и дурацкую шляпу. Маскировка, конечно, так себе, но все-таки лучше, чем ничего. Как-то не хотелось получить внезапную пулю в голову.

«Интересно, — подумал я. — У ректора есть способ определить, действительно ли у меня нет больше доппельгангера, или ему придется поверить мне на слово?»

Глава 24. Снова в школу

Гезехус смотрел на меня и едва заметно хмурился. Его длинные усы покачивались, а пальцы то и дело двигались так, будто скручивают «козью ножку».

— Открыта охота, вы сказали? — спросил он. — Вы точно в этом уверены, Лебовский?

— Яков Антонович, я хочу кое-что прояснить… — тихо проговорил Кащеев. Вообще не понял, когда он появился. В шкафу сидел и ждал.

— Да уж, проясните, будьте так любезны, Ярослав Львович! — Гезехус склонил голову на бок, и его длинные «китайские» усы снова качнулись.

— Тут имеет место быть явное недоразумение, — начал Кащеев и бросил на меня непонятный взгляд. — Так называемая «охота», о которой сказал студент Лебовский, не имеет отношения к зафиксированному явлению доппельгангера. Это исполнение условий договора университета и Мирзоева Камиля Валентиновича.

— Ах да, начинаю припоминать… — Гезехус покивал. — А ежели кто из студентов означенной группы пересечет границы Уржатки, неважно, добровольно или по недомыслию…«

— Подождите, но ведь вы же сами меня туда… — начал я, но Кащеев незаметно ткнул меня в бок, и я заткнулся, но продолжал сверлить его взглядом. Какого хрена опять тут происходит?!

— Формально все условия договора выполнены, — продолжал тем временем Кащеев. — Обязательное лишение жизни нарушившего границы района студента в наши обязанности не входит. Так что теперь Лебовский в безопасности. По крайней мере с этой стороны.

— А что там с доппельгангером? — спросил Гезехус, снова сворачивая пальцами воображаемую козью ножку.

— Так Лебевский вроде бы начал с того, что он избавился от этого досадного… — заговорил Кащеев.

— Значит вам нет больше необходимости занимать мое время? — перебил его Гезехус.

— Насколько я знаю, нет, — Кащеев снова бросил взгляд на меня. Опять какой-то непонятный. Не то испытывающий, не то любопытный.

— Подождите! — воскликнул молчавший до этого момента Ларошев. — Как это нет?! А как же возрождение исторического факультета?!

— Кажется, мы с вами уже говорили об этом, Владимир Гаевич, — равнодушно сказал ректор, выдвигая верхний ящик стола.