У меня нет и никогда не было отцовского комплекса.

Я вышла замуж по любви.

Фрау Картхаус-Кюртен вздохнула – видимо, потому, что я молчала. Терапевты не должны вздыхать! Что она сделает в следующий момент – закатит глаза? Она несомненно новичок в профессии. Или просто не очень хороший врач. Поэтому Мими и Ронни смогли так быстро записать меня к ней.

– Давайте, может быть, ещё раз вместе подумаем о том, почему вы здесь, фрау Шютц.

– Разумеется, не из-за моего отца, – сказала я и внезапно почувствовала потребность защитить его. – Я думаю, что скажу от имени всех моих сестёр, что он не был отцом, из-за которого мог возникнуть комплекс. Он милый, дружелюбный, немного замкнутый министерский советник на пенсии, и вообще я за то, чтобы мы оставили в покое моё детство, потому что на мою теперешнюю ситуацию оно никак не влияет. В терапевтическом смысле, я имею ввиду.

Фрау Картхаус-Кюртен крутила в пальцах карандаш.

– Может быть, вы хотите мне рассказать, почему вы влюбились в своего мужа? – Я точно видела, что она старается выглядеть не любопытной, а профессионально-отстранённой.

Тебя это совершенно не касается. Но я вряд ли могла всё время сеанса просто сидеть здесь, молчать, как упрямый ребёнок, и размышлять о том, какой второе имя могло быть у фрау Картхаус-Кюртен. (Кримгильда? Кунигунде? Должно быть что-то ещё более ужасное, чем Керстин, иначе она бы не сократила его до одной буквы). За её стулом на стене висели часы, минутная стрелка которых едва сдвинулась с места. Поэтому я просто сказала:

– В Карла были влюблены многие студентки. Он преподавал историю искусств, и на его семинарах было всегда очень много народу. Он был просто очень… харизматичный. Необычный, умный и остроумный. И действительно привлекательный. Но я влюбилась в него не поэтому.

– Нет?

– Нет.

Она подождала некоторое время, не продолжу ли я говорить сама, а потом спросила:

– И почему вы в него влюбились?

– Потому что он был первым мужчиной, который меня не боялся.

– Вы думаете, мужчины вас боялись? – Она что-то написала в своей тетрадке и при этом кивнула.

– Многие мужчины боятся умных женщин, – ответила я.

– Ох. Это интересно. – Она вздёрнула брови, приняв слегка насмешливый вид. – Может быть, вы поясните подробнее?

Я выпрямилась на стуле и подняла подбородок.

– Мой IQ – 158. Школу я закончила в 16 лет, в 19 у меня уже был диплом геофизика и метеоролога. Мужчины, с которыми я в то время знакомилась, считали это несколько… устрашающим. – И неэротичным. Хотя мужчины любят говорить, что им важен интеллект в женщине, но они при этом не допускают, что женщина может быть умнее их самих. Во всяком случае, не так, чтобы они это заметили.

Фрау Картхаус-Кюртен недоверчиво разглядывала меня. Очевидно, в её глазах я не выглядела человеком с IQ 158. Я стала думать, стоит ли мне рассказывать ей про музыкальные инструменты и пять иностранных языков. Но тем самым я снова ткну её носом в моё детство, и она начнёт рыться там в поисках какой-нибудь детской травмы. Как известно, все высокоодарённый дети учатся играть на скрипке и могут выбрать для изучения китайский язык. Вместо этого я играла на мандолине и клавесине, потому что клавесин как часть наследства тётушки Эльфриды уже стоял у нас доме, а преподавательница мандолины ходила с моей мамой на гимнастику позвоночника. При этом преподавательница мандолины была урождённой полькой, а учитель клавесина, которого где-то откопала моя мать, был из Кореи.