На другой день на рассвете Руфа открыла калитку в утиный загон. Поля готовила корм. Возбужденный утиный говор стоял над загоном. Утки просили есть.

— Подтаскивай зелень, — отрывисто сказала Поля, еле поздоровавшись, — давай, давай!

Машина с хрустом резала траву. Поля показала Руфе, как подавать в машину клевер, а сама принялась составлять рацион. Дело свое Поля делала молча и торопливо. Руфа старалась не отставать. Спокойный, сдержанный характер помогал ей не делать лишних движений, внимательно приглядываться к тому, что делает Поля. Но едва она останавливалась поглядеть, что и по скольку Поля кладет в кормомешалку, как та уже кричала на нее:

— Чего стоишь? Галок ловишь? Среднее образование получила, а корма замесить не можешь. Для чего же училась-то?

— Сумею, сумею, — спокойно отозвалась Руфа своим низким голосом.

— Чего кладешь? Костяной муки надо, а ты отруби тащишь. Разве не видела, что я уже положила! Костяной муки, говорю! А ты чего? Это же известка, голова ты садовая!

Никогда так не уставала Руфа, как в это утро. Окрики утомляли и угнетали ее. Но она никак не проявляла своих чувств, и белое лицо ее с мягким розовым загаром по-прежнему выглядело ясным и безмятежным.

Полю это спокойствие раздражало, ей казалось, что Руфа просто презирает ее, потому и не отвечает на окрики.

— Ишь ты, замкнулась, рта не раскроет, не бросится, не побежит. Ну и девка! Валек, а не девка. Такую ничем не пробьешь: что кричи, что не кричи, она и ухом не ведет. Давай разноси по кормушкам! Да уток не передави, а то ходишь словно королева какая.

Ничего себе королева! Платок повязан по брови, из-под платья — лыжные штаны: мать велела надеть, у озера на заре холодно. На ногах — грубые материны ботинки, в которых она ходит в поле работать…

— Только короны не хватает, — усмехнулась Руфа и, набрав полную бадью корма, потащила к кормушкам.

Утки, толкая друг дружку белыми мягкими боками, тесно окружили ее. Она осторожно отстраняла их и, наполняя кормушку за кормушкой, все дальше и дальше уходила по загону. И чем дальше она уходила, тем становилось ей спокойнее. Здесь она уже не видела Полю, не слышала ее окриков.

Ведь и не злой человек Поля, а работать около нее не легко, устает он нее душа. И почему такие люди бывают на свете? И почему они сами не понимают, что отваживают от себя всех, а потом плачут и жалуются на одиночество?

Последняя кормушка ютилась почти у самой изгороди. Сразу за изгородью стоял неподвижный, еще не проснувшийся лес. Руфа загляделась на розовые стволы берез, на их нежную, сонную, полную солнечных бликов зелень, задумалась. Ночью все живое спит — люди, птицы, звери… И леса спят, и трава. Если только не тревожит их ветер или дождь, они тихо спят. И, может, видят сны…

Никто не знал о том, что Руфа пишет стихи. Только Женя знала. Как-то, еще в седьмом классе, Руфа прочла ей одно стихотворение — хоть и скрытная была Руфа, но не могла утерпеть, прочла. Эти стихи мучили ее, не давали делать уроки. И вот в первую же перемену Руфа отозвала Женю в уголок и сказала:

— Слушай!

Это было зимой, после каникул. Руфа тогда каждое утро пробиралась к школе по узкой тропке через сугробы, через заносы на полевых дорогах. Но она очень любила снег, любила смотреть, как вьются снежинки, играют в воздухе, и если очень крупные, то падают прямо на землю, на сугробы. В это время, когда падает снег, всегда придумываются разные сказки и стихи. Сказки Руфа рассказывала вечером младшим ребятам, сидя у печки. А стихи записывала, когда делала уроки.

Женя выслушала стихи, удивилась:

— Смотри-ка, даже складно! Только я не знаю — стоит ли на это тратить время? Все равно поэтом ты не будешь. А в общем, по-моему, хорошо.