— А разве будут бригады? — спросила Руфа.

— Конечно, будут. Вера почин сделала. А мы подхватим. А как же? За что «маяков»-то славят? За почин. А главная-то работа — за нами будет, за бригадами. А если разобраться — могут ли они одни, «маяки»-то, весь Советский Союз прокормить?

— Я тоже пойду в бригаду, — сказала Руфа.

Поля усмехнулась, вокруг ее синих глаз сразу собрались морщинки, и если других людей улыбка молодит, то Полю улыбка старила. Не добрая была у нее улыбка, а, скорее, язвительная, и зубы желтые и редкие, такие, что и показывать их не стоило.

— Эхма, — сказала она, — голова садовая! Ты этой работы по-настоящему не видела. Велика важность больших уток кормить. А вот ты повозись с ними, когда они еще еле на ногах стоят, тогда и узнаешь, где горячо-то. Нос утереть и то некогда.

— Ничего, — как всегда, спокойно ответила Руфа, — люди делают, и я сделаю.

Руфа пришла домой поздно. Поля отпустила ее, а сама осталась дежурить на птичнике.

Отец был уже дома. Он виновато глядел на Руфу.

— Уморилась, поди?

— А ты что это, — накинулась на него Руфа, — жалеть меня вздумал, что ли? Мученицу, что ли, увидел какую? Чего это мне сделалось? Королева я бельгийская, что ли?

— А чего ты взъерошилась? — мягко и, как показалось Руфе, заискивающе сказала мать. — Неужели нам с отцом и пожалеть тебя нельзя?

— Нечего меня жалеть! — оборвала Руфа. — И ничего мне не сделается. В этом году не пошла учиться — в будущем пойду. В будущем не придется — заочный окончу. Ишь нашли Золушку какую — жалеть. Сами всю жизнь работаете — кто вас жалел? Да и что это такое: если человек работает, так его и жалеть надо? Унижать его надо, значит? Жалеть надо тех, кто без дела по земле болтается. А то вишь они — меня им жалко!

Мать засмеялась.

— Ну ладно, ладно, разошлась. Ужинать садись, да и спать скорей.

— Вот только один уговор, мама, — уже спокойно, но твердо сказала Руфа. — Ты меня спать не прогоняй и лампу мне не гаси. Когда сама лягу, тогда и лягу.

— Да уж ладно. Делай как знаешь.

— Только смотри силы рассчитывай, — добавил отец.

— Не бойтесь. Силы у меня хватит.

В этот же вечер Руфа устроила себе столик в кухне, за перегородкой, достала нужные учебники и смастерила на лампу абажур из плотной бумаги: если придется долго сидеть, так чтобы свет не мешал спящим.

Крушение чувств

Отец, конечно, был занят, у него шло совещание. Женя уселась в приемной, где уже дожидались несколько человек. Пелагея Ивановна, пожилая толстая секретарша, улыбнулась ей, показав щербатые зубы.

— Тоже с заявлением?

— Да, я по делу.

— Едва ли он тебя примет, вишь народу-то его ждет!

— И я буду ждать.

— А чего ж вам ждать? — сказал какой-то молодой тракторист, вертя в черных от мазута руках бумажку. — К отцу-то и без очереди можно пройти. Директорская дочка, да будет здесь сидеть.

Женя сердито взглянула на него.

— Буду сидеть.

Это было томительно. В приемной курили, и дым не успевал уходить в раскрытое окно. Секретарша то и дело вызывала кого-то к телефону или отвечала по телефону сама. Держа трубку, она старалась кричать изо всех сил, будто объяснялась с человеком с бугра на бугор, никак не понимая, что оглушает и тех, кто сидит рядом, и того, кто ее слушает на том конце провода.