— Ну, это снег шел, — кратко ответила Руфа и отвернулась.

— Ой, Руфа, что делать, я что-то сегодня по географии плаваю. Вдруг да спросит…

И все. Женя забыла о ее стихах. Правда, как-то недавно вспомнила со смехом:

— А помнишь, Руфина, ты, бывало, стихи сочиняла! Смешные такие.

— Помню… — сказала Руфа.

И, наверное, Женя очень удивилась бы, если б узнала, что Руфа и теперь сочиняет стихи. Когда что-нибудь напишется, Руфа ходит будто именинница и потихоньку радуется. А люди думают — радость эта, что сквозит в ее глазах и в улыбке, просто от молодости, от здоровья, от хорошего характера.

Руфа жила в каком-то своем мире. Она видела многое, чего не видели окружающие ее люди: и как просыпаются цветы по утрам, и какими алыми бывают на закате лужи после дождя, и как грустят камыши в ненастные дни. Она слышала, как щебечут воробьи на крышах, и ей казалось, что она понимает их разговор. Это так просто — прислушайся и все поймешь: веселятся ли, бранятся ли, привечают ли друг друга… И мало ли что еще мерещилось и бредилось ей среди лесов и озер, окружавших ее с самого детства.

Но это — просто так, это — не главное. Главное — работа, живая деятельность текущего дня. И выполнение плана своей жизни.

А план жизни Руфа сложила такой. Осталась в совхозе, потому что настоящий комсомолец должен работать там, где труднее и где его работа нужнее. Кстати и отцу поможет вырастить и поставить на ноги младших ребят. А для себя — заниматься, готовиться в сельскохозяйственный институт. Пока на заочное. Иногда мелькало сомнение — а смогу ли, успею ли, выдержу ли? Но она тотчас же отгоняла эти сомнения — даже вопросов таких не должно для нее существовать.

…Утки затихли. Обступив кормушки, они жадно хватали корм своими плоскими клювами. Весь берег был белый от птицы. С чем можно сравнить это? С белым снегом, выпавшим на летний берег? Но так уже давно все говорят. Белое облако упало и лежит на берегу? Нет, не похоже, утки шевелятся, едят, переходят с места на место, отрываются по одной от кормушек и идут к воде… Вот уже их все меньше у кормушек и все больше на воде. С чем сравнить их мягкие теплые перья? Это белые лодочки плавают в голубизне…

Не успела Руфа задуматься, а Поля уже кричала ей что-то и, как видно, бранилась.

Работы на птичнике было много: утки все время хотели есть.

— А ты на них не пеняй, — сказала Поля, заметив, что Руфа после третьего кормления немного утомилась, — чем больше едят, тем скорее растут. Ни одно животное не растет так быстро, как утка… Почему? А потому, что она жрать солощая. Поплавает, прополоскается, и уже опять ей есть давай.

— Прямо фабрика, — засмеялась Руфа, — всякую траву, зерно на мясо перерабатывают.

— Да ведь как сказать? — возразила Поля. — Свинья — тоже фабрика. Но пока-то свинья свои пуды наберет, а тут два месяца — и утка!! Да какая! Эх, голова ты садовая, разве можно ее еще с каким мясом сравнить? Нежная, сладкая… И заработок дает. Вот мы сейчас с Верой сдадим партию — куча денег. Ну, про себя не говорю, я только так, около. Учусь, можно сказать. А у Веры — кучка будет не маленькая. Оправдает труды, нечего говорить.

Шумела машина, хрустели под ножами зеленые стебли. Руфа набивала мешок мелко изрубленной зеленью, чтобы потом разнести ее по кормушкам. А Поля, помолчав, продолжала свое:

— Нет, это дело больше так не пойдет. На будущий год сама уток возьму. А бригада будет, так в бригаду пойду. Я в «маяки» не мечу. Но уж что заработаю — так мое.

— А разве будут бригады? — спросила Руфа.