— Скорей! — буркнул он шоферу, боясь, что сейчас запустит руки в свои густые седеющие волосы и заревет белугой.

Уже давным-давно все ушли из правления. Секретарша отстучала на машинке все нужные бумаги, заперла стол и ушла. Бухгалтер сложил документы и убрал счеты. Сторожиха начала подметать в приемной. Заглянула было в кабинет, но тотчас закрыла дверь, увидев директора. А директор ходил взад-вперед по ковровой дорожке — от окна к столу, от стола к окну, не в силах справиться со своими обидами.

Все обидели его сегодня — и Никанор Васильевич, и Вера, и Арсеньев… И больше всех, больнее всех — его дочь. Не посоветовалась, даже не спросила, что он на этот счет думает. Довела до сведения — и все. Ну, а дальше, а дальше-то что делать будет? А? Уток разводить, кружками всякими заниматься. А потом-то что? Навсегда здесь? На всю жизнь? Уж теперь про учение и говорить нечего. Ах он подлец тихий, как же это он подобрался к ней? И почему именно он, Арсеньев, которого Савелий Петрович терпеть не может?

Савелий Петрович все ходил, думал да передумывал. А что, если все-таки поговорить с ней сегодня по душам?

«Он тебе не пара, — скажет Савелий Петрович, — ты еще девочка, а от него уже одна жена сбежала».

Но подумал и тут же отверг свои намерения. Он отлично знает, что ответит Женя. «Жена не сбежала, — скажет она, — он сам ее оставил, потому что она была глупая и лживая. А я не сбегу, потому что люблю его…»

Чертова девка! Уж если уток не отспорил, то где ж ее тут переспоришь.

Сторожиха еще раз заглянула в кабинет и снова закрыла дверь.

Савелий Петрович понял, что работать сегодня он уже не сможет, взял свою полотняную кепку, запер сейф и пошел домой.

И, как всегда, входя в дом, Савелий Петрович ощутил ласковую тишину чисто прибранных комнат. Закатное солнце глядело в окна, окрашивая все теплым, оранжевым светом — и букеты цветов на столах, и кружевные шторы, и свежую скатерть, и посуду, приготовленную к обеду… Елизавета Дмитриевна что-то напевала в саду. Тетя Наташа погромыхивала в кухне кастрюлями.

— Добрый вечер! — подал голос Савелий Петрович.

Песенка тотчас прервалась, и Елизавета Дмитриевна появилась в дверях.

— Ну-ка, товарищи женщины, оставьте все свои дела, — объявил Савелий Петрович, усаживаясь, как был в кепке, к столу. — Сообщаю вам новость — наша Евгения Савельевна выходит замуж.

Тетя Наташа, которая только что вошла из кухни, чуть не выронила кастрюлю из рук. Елизавета Дмитриевна оживилась, засияла.

— Как, значит, все-таки согласилась?!

— Как… Все-таки выходит за Пожарова… — еле пролепетала тетя Наташа, будто услышала о большом несчастье.

Савелий Петрович снял кепку, густые волосы прянули на лоб, и он машинально пригладил их рукой.

— При чем тут Пожаров? У жениха другая фамилия. Его зовут Арсеньев. Григорий Владимирович Арсеньев, — сказал ой, наблюдая, какое впечатление производят его слова.

Елизавета Дмитриевна нахмурилась.

— Как — Арсеньев? При чем здесь Арсеньев?!

А тетя Наташа, наоборот, просветлела лицом.

— Ох, Женька, Женька, деточка моя! — засмеялась она счастливым, легким смехом. — А я уж совсем было испугалась, тоже подумала, что Пожаров.

— Ты посмотри на нее! — закричала Елизавета Дмитриевна, указывая на сестру. — Ты слышишь, что она говорит? Это все она, все она устроила.

— Да если б я могла, я бы это уже давно устроила… И чего вы взъелись на Григория Владимировича? Чего? Давно я это замечаю за тобой, Савелий Петрович.