Меня разбудил шум. Кто-то ходил по моей палате. Сначала я подумала, что медсестра, однако, открыв глаза, увидела рядом с кроватью Милли, которая держала на руках ребенка.

– Извини, что разбудила, – сказала она. – Хотела познакомить тебя с Бетани.

Я очень обрадовалась, что она меня разыскала. Полусонная, я приподнялась и села на кровати, отмахнувшись от ее извинений.

– Познакомься с моей Амелией.

Никогда не забуду улыбку на ее лице. Уверена, тогда она вспомнила наш давнишний разговор.

Когда мы только подружились, я спросила ее:

– Милли – уменьшительное от Амелии?

Мы валялись на траве в школьном дворе во время обеда. Глядя на небо сквозь ветки дерева, Милли с тоской ответила:

– Можешь представить меня в роли Амелии?.. О, все было бы иначе! Наверное, я носила бы бантики в волосах и красивые платьица. У меня были бы любящие родители и комната в розовых тонах.

Я тогда рассмеялась, но, честно говоря, подумала: действительно, было бы здорово.

– Нет, мое настоящее имя не Милли, – объяснила она. – Тони Миллиган. Подруга детства называла меня Милли, с тех пор и повелось.

В ту ночь в больничной палате Милли пожелала моей дочери, чтобы ее жизнь сложилась так, как мы и мечтали тогда.

А потом она подошла к колыбели, и до меня вдруг дошло – что-то не так. Моя малышка не дышала.

Я не верила своим глазам. Разве такое возможно? Как мог здоровый ребенок ни с того ни с сего умереть?

Девочка лежала совершенно неподвижно. Холодная.

Я стала тормошить ее, надеясь обнаружить хоть какие-то признаки жизни… И поняла, что ее уже не вернуть.

Мне показалось, что у меня вырвали сердце.

Я помню, как раскачивалась взад-вперед, бормоча под нос «Боже, боже». Мне хотелось закричать. Завыть. Но тело не позволяло. Как будто разучилось, забыло, как это делается. Милли сказала, что у меня шок. Впервые в жизни я испытывала такую боль. Всепоглощающую. Безмерную. Честно говоря, мне хотелось умереть вслед за дочерью. Я не представляла, как переживу такое горе.

Наконец я осознала весь ужас происшедшего и в панике закричала. Я просила Милли нажать кнопку вызова, рядом с которой она стояла.

Однако лицо Милли приняло таинственное выражение – смесь боли, печали и в то же время решимости, – и она велела мне успокоиться. Взять себя в руки. Она задернула занавеску перед моей кроватью. Что все это значит, я не понимала. Не уверена, что я вообще что-нибудь соображала в тот момент, я ничего не видела, кроме мертвого ребенка.

И тогда она предложила мне безумный план.

Поменять наших детей.

Конечно, сначала я отказалась. Зачем мне ее ребенок? Мне нужен свой!

– Твоей дочери больше нет, – заметила Милли. – И ее уже не вернуть…

Я знала, что она права, но не хотела верить. Я перепробовала все. Надавливала на маленькую грудь, дышала девочке в рот – я видела по телевизору, как делают искусственное дыхание…

Милли остановила меня, обняла и прижала к себе. Сказала, что у нас мало времени. При этом она все время поглядывала на дверь. Ее глаза светились безумием.

– Соглашайся, Уит. Ты столько раз повторяла, что хочешь мне помочь. Сейчас у тебя есть шанс, – с одержимостью уговаривала меня она. – С Митчем у нас совсем плохо, понимаешь? Он никогда не оставит меня в покое. До самой смерти. Так пусть хоть она увидит другую жизнь. В твоих силах сделать так, чтобы увидела.

Даже сраженная горем от потери собственного ребенка, я отдавала отчет в своих поступках. Может, я приняла и не совсем верное решение.