А вот одна из последних записей в книге приказов Барклая от 17 августа: «Главнокомандующий встретил во время марша рядового Рязанского пехотного полка, который в развращенном и пьяном виде правил на дрожках, принадлежащих г-ну генерал-лейтенанту Олсуфьеву, коему и делается за сие выговор»23.

Мародерство было подлинным бичом армии и несчастьем местного населения, подвергавшегося ограблению и со стороны своих защитников, и со стороны завоевателей. Впрочем, при отступлении наших войск среди части местных жителей царили эсхатологические настроения, они бросали имущество, уходили вместе с войсками. Как уже сказано, накануне сражения за Смоленск местные купцы задешево все продавали, а сельские жители «не только не против, но даже предлагали брать, говоря: “Берите, батюшки, берите, родные, чтобы не досталось французу”»". «Из пустых селений, — пишет Радожицкий, — солома с крыш была разносима в лагери, заборы, двери, ставни разбирались на дрова, остальное по выходе войск сожигали казаки, и неприятель по следам нашим везде находил опустошение».

Но и мародерство обыкновенное, без патриотического уклона, не прекращалось в течение всего похода армии. Кутузов, прибывший в армию в августе 1812 года, сразу же заметил непривычно раздутые ранцы идущих мимо него русских солдат («Ранец — солдатский братец»). В его приказе было отмечено, что главнокомандующий «заметить изволил, что солдатские ранцы нагружены слишком необыкновенно, от чего и должно полагать, что в оных помещается гораздо больше положенного»25. Поэтому Ермолов приказал: «Всем начальникам полков осмотреть ранцы и наблюдать, дабы нижние чины ничего, кроме самого необходимого, в оных не имели»26. Заботясь «о сохранении сколько можно спокойствия в столице», Кутузов срочно послал приказ начальнику Московского ополчения генералу И. И. Маркову, в котором писал, что «мародерство, вкравшееся в армию, усилилось так», что возникла угроза благополучия жителям Московского уезда и самой столицы, для чего ополченцам тотчас ловить появившихся в окрестностях Москвы мародеров. 19 августа Кутузов сообщал императору, что за один день было поймано около двух тысяч мародеров — солдат регулярной армии, и против «сего зла приняты уже строжайшие меры»27.

Строевых солдат еще удавалось как-то удержать в колонне и на биваках, но следующим за ними обозным, отставшим, больным удержу не было. Как крик о помощи звучит фраза из письма Ростопчина Кутузову по поводу вступивших в Гжатск русских войск: «Обоз наш грабит город»2".

Мародерство в русской армии усилилось особенно noaie Бородинского сражения. Император Александр, получая со всех сторон жалобы на солдат русской армии, которые в своей стране вели себя хуже завоевателей, был вынужден прислать в армию 29 сентября специальный приказ. В нем были весьма суровые, даже жестокие слова в адрес героев Бородина: «К великому прискорбию моему слышу я, что есть между вами недостойные вас сотоварищи ваши, которые, отлучаясь самовольно от команд своих, шатаются по деревням и лесам под именем мародеров — имя гнусное, никогда не слыханное в русских войсках, означающее вора, грабителя, разбойника. Должно ли почтенное имя защитника веры и отечества оскверняться сими презренными именами? Россия — мать ваша, что ж может быть преступнее как, видя ее расхищаемую врагами, не только не защищать ее, но еще вместе с ними грабить и собственными руками раздирать утробу своей матери? Тяжкий грех сей не отпустится никогда, ни в сем веке, ни в будущем». К приказу был приложен уникальный документ — особая присяга с припиской: «Говорить громко в присутствии облаченного в ризу священника».