Гиреев жил в покосившемся черном доме, перед которым был одичавший сад,
заросший высокими, в полтора человеческих роста, зонтиками. По уровню
удобств его жилье было переходной формой между деревней и городом: в
будке-уборной сквозь дыру были видны мокрые и осклизлые канализационные
трубы, проходящие над выгребной ямой, но откуда и куда они вели, было
неясно. Однако в доме были газовая плита и телефон.
Гиреев усадил Татарского за стол на веранде и насыпал в заварной чайник
крупно смолотого порошка из красной жестяной банки с белой надписью
по-эстонски.
- Что это? - спросил Татарский.
- Мухоморы, - ответил Гиреев и налил в чайник кипятку. По комнате
разнесся запах грибного супа.
- Ты что, собираешься это пить?
- Не бойся, - сказал Гиреев, - коричневых тут нет.
Он произнес это таким тоном, будто
снял все мыслимые возражения, и Татарский не нашелся, что ответить.
Минуту он колебался, а потом вспомнил, что вчера как раз читал о мухоморах,
и поборол сомнения. На вкус мухоморный чай оказался довольно приятным.
- И чего от него будет?
- Сам увидишь, - ответил Гиреев. - Еще будешь их на зиму сушить.
- А что сейчас делать?
- Что хочешь, - сказал Гиреев.
- Говорить можно?
- Говори.
Полчаса прошло за малосодержательной беседой об общих знакомых. Ни с
кем из них, как и следовало ожидать, не произошло за это время ничего
интересного. Только один, Леша Чикунов, отличился - выпил несколько бутылок
"Финляндии" и звездной январской ночью замерз насмерть в домике на детской
площадке.
- Ушел в Валгаллу, - скупо прокомментировал Гиреев.
- Откуда такая уверенность? - спросил Татарский, но тут же вспомнил
бегущих оленей и багровое солнце с этикетки и внутренне согласился.
Между тем в его теле появилась какая-то еле ощутимая веселая
расслабленность. В груди возникали волны приятной дрожи, проходили по
туловищу и рукам и затихали, чуть-чуть не добравшись до пальцев. А
Татарскому отчего-то захотелось, чтобы эта дрожь непременно дошла до
пальцев. Он понял, что выпил мало. Но чайник был уже пуст.
- Есть еще? - спросил он.
- Во, - сказал Гиреев, - о чем я и говорил.
Он встал, вышел из комнаты и возвратился с развернутой газетой, на
которой были рассыпаны сухие кусочки нарезанных мухоморов. На некоторых из
них остались лоскутки красной кожицы со стянувшимися белыми бляшками, на
других были приставшие волокна газетной бумаги с зеркальными отпечатками
букв.
Кинув несколько кусочков в рот, Татарский разжевал их и проглотил. |