— Мы все еще продолжаем каждый день и каждую ночь молиться обо всех наших солдатах.

Она спрашивает о моих ранах, и я рассказываю ей об этом так можно меньше. Она говорит, что будет читать специальные молитвы о моем исцелении. Наконец, в ее глазах появляется вопрос.

— Николь Ренард, — говорю я. — Мне нужно знать, где она, и чем она занимается. Ее семья оставила город, когда я был далеко. Вы знаете, Сестра, куда они уехали?

— Николь… да! — кивает она. — Вы были друзьями, n'est-ce pas? [не так ли?]

Я киваю в ответ, и мой интерес усиливается.

— О, Николь! — восклицает она, сжимая ладони и затем разжимая их. — Какая хорошая девушка. Славная, скрытная девушка. Но у нас у всех бывают тайны — а, Френсис?

Я пожимаю плечами, не осмеливаясь что-либо ответить. Мысль ударяет меня.

— Она решила стать монахиней? — спрашиваю я. Вероятность того разбивала все мои надежды на то, что снова смогу ее увидеть.

— Да, она уехала, но не для того, чтобы стать монахиней, — говорит Сестра Матильда. — Жизнь не проста, Френсис, и о ней ты не узнаешь от Бога.

Я рад тому, что мое лицо скрыто шарфом и бандажом, и она не может увидеть мое облегчение. И я спрашиваю:

— Вы знаете, где она, Сестра?

Она перебирает бусинки свесившихся четок и начинает пропускать их через пальцы.

— Вся ее семья вернулась в Албани. Не думаю, что у мистера Ренарда все было так благополучно в его работе на фабрике, и он вернулся назад…

— Николь также была рада вернуться назад? — спрашиваю я, и понимаю, что давлю. — Как вы думаете, будет хорошо, если я навещу ее?

Она вздыхает, пожимая плечами. Бусинки на ее четках все разом щелкают, и ее пальцы сильно их сжимают.

— Я не знаю, Френсис. Она не выглядела счастливой, когда пришла попрощаться. Была ли она расстроена тем, что уезжает из Френчтауна, или было что-нибудь еще? Может, вы поссорились, что часто бывает у молодых людей?

Теперь все повернулось так, чтобы я облегченно вздохнул. Если она задает такие вопросы, тогда она, конечно же, не знает о том, что случилось с ней той ночью во Врик-Центре.

— Возможно, будет неплохо, если ее посетит друг из Френчтауна. Конечно же, тяжело для такой молодой особы, как Николь, уезжать столь далеко от друзей…

— У вас есть ее адрес, Сестра?

— Несколько недель тому назад я получила от нее письмо. Она теперь учится в выпускном классе школы Святой Энн, при Академии Сестер Святого Духа. У меня есть ее адрес, он наверху в моем бюро.

Несколько минут спустя мы стоим у главной двери. Наши пальцы переплетаются, и мы жмем друг другу руки. Я еще ни разу прежде не касался монашеской плоти. Она отпускает мою руку, и касается пальцами бандажа на моем лице.

— Я надеюсь, что твое лицо скоро заживет, Френсис.

— Доктор, с которым я разговаривал еще в армии, собирается помочь мне. Он — специалист. Скоро я буду выглядеть, как «огурчик».

Меня интересует, страшный ли это грех, лгать монахине.

Спустя момент, я прощаюсь с Сестрой Матильдой и выхожу из женского монастыря с адресом Николь Ренард в кармане.

В первое мгновение, войдя внутрь с яркого дневного света, не узнаю ее, я просто не в состоянии увидеть Николь Ренард в девушке, только что вошедшей в помещение, без длинных черных волос, лежащих на ее плечах. Теперь она коротко пострижена и причесана прямым пробором. Плоские пучки, спускающиеся с высоких висков, ложатся на ее уши, еще сильнее подчеркивая выступающие скулы. Я смотрю на нее, словно изучаю статуэтку в каком-нибудь музее, пытаясь в ее глазах найти тот озорной многообещающий проблеск, но почему-то нахожу в них только вопрос.