Составьте декларацию без меня, не считаясь со мной. Я уверен, что вы вложите в нее всю вашу убежденность, всю Нашу душу… На этом листке бумаги мой черновой набросок, постарайтесь, чтобы кое-что из него вошло в вашу программу… Может быть, вы и правы, я представитель идей прошлого столетия. Но, верьте мне, не надо в такую минуту разбивать сердце родины — это равносильно тому, что вы бы резали мое сердце на части.
С болезненной улыбкой Делеклюз пожал руки Тейсу и Валлесу и вышел. Что же произошло затем? Были ли учтены мысли Делеклюза? По всей видимости, нет. Составлением декларации в основном занимался Пьер Дени, сотрудник газеты Валлеса «Кри дю пёпль» и страстный поклонник Прудона, давнего врага Делеклюза. Когда 18 апреля на заседании Коммуны Валлес, сообщив, что Делеклюз одобрил «Декларацию к французскому народу», зачитал ее текст, член Коммуны Растуль с изумлением воскликнул:
— Это надгробное слово якобинству, произнесенное одним из его вождей!
Действительно, декларация, одобренная Коммуной, не только не содержала многих основных политических принципов якобинства, но и решительно им противоречила. Она вся была пронизана федералистскими идеями Прудона, на основании которых Франция должна была бы стать объединением множества автономных самоуправляющихся Коммун. Между тем Делеклюз, как и другие последователи якобинцев, выступал за единую централизованную республику, он был противником федерализма. Однако он не стал выступать против декларации, хотя мог получить поддержку многих членов Коммуны. Делеклюз жертвует дорогими ему идеями революционного якобинства ради блага Коммуны. Всякий раздор перед лицом врага он считал гибельным. Поэтому он одобрил документ общего, даже туманного и расплывчатого, характера, ибо считал, что для Коммуны, осажденной жестоким врагом, потребности борьбы против Версаля гораздо важнее бумажных теорий.
Никто среди членов Коммуны не сделал так много, как Делеклюз, для укрепления единства. Когда неугомонный Феликс Пиа, изводивший всех интригами, склоками, возбуждавший конфликты, начал в очередной раз шантажировать своей отставкой, Делеклюз резко заявил:
— Странно удаляться из-за личных счетов или из-за того, что один из проектов противоречит идеалу, к которому стремишься. Неужели вы думаете, что все одобряют то, что здесь делается? И что же? Есть члены, которые остались и которые останутся до конца, несмотря на оскорбления, которыми нас осыпают. Я, по крайней мере, решил остаться на своем посту, и если мы не увидим победы, то падем первыми…
VII
Однажды при входе в зал заседаний Коммуны в дверях случайно столкнулись двое: Шарль Делеклюз и Виктор Клеман. Благообразный, седой господин в элегантном черном рединготе, в блестящем цилиндре и неуклюжий рабочий-красильщик с улицы Вожирар, одетый в деревянные башмаки и куртку со следами краски, неловко замешкались. Клеман, потоптавшись на месте, пропустил Делеклюза: в конце концов тот был старше, Но в движениях рабочего сказалась привычка пролетария уступать дорогу человеку с буржуазной внешностью, привычка, приобретенная в обществе, где рабочий должен знать свое место. Теперь революция уравняла их; оба они равноправные члены возникшего впервые в истории рабочего правительства. Уступает теперь не в дверях, конечно, а в самом главном — в политике Делеклюз. Он скрепя сердце пошел на уступки при составлении декларации Коммуны. Но это был документ, который должен удовлетворять всех, кто за него голосует.
Однако есть иные, индивидуальные формы выражения взглядов. С первых дней Коммуны бывшие сотрудники его знаменитой газеты «Ревей» уговаривали патрона возобновить ее издание; теперь не надо бояться преследований. Делеклюз колебался. Обязанности члена Коммуны требовали столько времени и сил, что при его здоровье вести еще и газету было бы немыслимо. Редактором газеты стал Октав Адвенан, друг Делеклюза, бывший член административного совета старой «Ревей». |