На выезде из коттеджного поселка две машины поехали влево. А та, что везла Марину, никуда сворачивать не стала. И прямиком довезла ее до загородного дома отца. Объездными дорогами от жилища Апрелева было недалеко. Всего сорок минут пути.

Конечно, Вику заметили. И прятаться было глупо, когда ни впереди, ни сзади нет ни одной машины на расстоянии пары километров. Но, заметив, ни беспокойства не проявили, ни скорости не прибавили, как ехали, так и ехали. Ни отстреливаться не начали. И даже, остановившись у дома Сани Ульянова, подождали, пока она подъедет ближе.

– У гражданина начальника до нас вопросы? – смерил ее с головы до ног хмурым взглядом Хлебников. – Чего тащились в такую даль? Посигналили бы – мы бы остановились.

Она оставила его реплики без ответа. Обошла стороной и остановилась возле задней двери. Туда усадили Марину, спасая от Апрелева.

Марина не делала попытки открыть дверь, поздороваться. И тогда Вика открыла дверь сама.

Девушка сидела на заднем сиденье, съежившись, наклонившись вперед, словно у нее болел живот. В сторону Вики даже не повернула головы. Она плакала. Горько, навзрыд. Первой мыслью было, что ее обидели в дороге даже сильнее, чем в доме Апрелева. Но, подумав, Соколова отмела эту мысль. В машине никого, кроме Хлебникова, не было. Если бы он вздумал обидеть девушку, она бы сбежала или позвала на помощь. Их машина несколько раз останавливалась на светофорах.

– Марина, что случилось? – спросила Вика, тронув девушку за плечо. – Апрелев… Он сильно обидел вас? Он… Надругался над вами?

– Нет, – замотала она головой. – Он ударил меня по щеке. Дважды. На большее не осмелился.

– Почему ударил?

– Указал мне тем самым место. Мое место. Которое теперь без жениха и отца. Папа… Папу убили!

И она разрыдалась еще сильнее и потянула дверь за ручку. Ей хотелось остаться совсем одной. Без лишних вопросов и постороннего внимания.

Ну что же, Вика развернулась к Хлебникову. Пусть тогда он за всех отдувается. Будет капризничать – окажется в отделении полиции.

– Что за информация, гражданин Хлебников? – Вика кивнула на машину, где рыдала Марина. – Она сказала, что ее отец мертв?

– Случилось, да. – Его лицо сделалось серым. – Нашли Саню.

– Где? Когда? Откуда информация? Она проверенная?

– Да не части ты, начальник, – поморщился он вяло. – Все скажу… Идемте в дом. Что мы как нелюди…

Им не сразу, но удалось вытащить Марину из машины. И под руки отвести в дом ее отца. Там она сразу ушла к себе на второй этаж, плотно закрыв за собой дверь. Через Хлебникова передала, что никого не хочет видеть. По крайней мере, пока.

Вика сидела на первом этаже в большой комнате, из которой было сразу три выхода. Один вел в сад – она видела сквозь большие стеклянные двери три ровных ряда яблоневых деревьев. Второй – к лестнице. По ней поднималась Марина. Третий – к выходу из дома.

Комната была огромной, почти половина ее квартиры, которую Вика считала довольно просторной. И что характерно, комната показалась ей очень уютной. Никакого новодела. Старинная дубовая мебель с резными дверцами. Диванчики со старомодными валиками в чехлах. Домотканые дорожки. И даже самовар стоял за стеклом в одном из шкафов.

– Спрашивайте, гражданин начальник.

Хлебников, вернувшись от Марины, опустился на один из диванов с валиками. Выглядел уставшим. Или опустошенным.

– Откуда поступила информация о смерти Сани Ульянова?

– Откуда? Из морга, конечно. – Хлебников уложил на колени крупные ладони в наколках. – Ребята искали его.