Чарли заметил, что девушка из Пондерслея не смеялась и то ли хмурилась, то ли неопределенно улыбалась, словно не зная, как ей сейчас вести себя, и Чарли был рад этому.

– А он умен, сказал бы я, – заявил мистер Баск.

– Возможно, Джимми, – согласился Хьюсон, но всё-таки он – грязная, наглая, дьявольски бесстыжая полукровка, которой следовало бы убираться туда, откуда она пришла. Меня рвет от одного его вида и от вида этих поклонников.

– Легче, легче, – остановил его Чарли. – Вы вот лучше скажите мне, почему женщины хлопают и смеются громче, чем мужчины?

– Слишком долго объяснять, Хэббл, – ответил Хьюсон. – Слишком длинная история, но ты прав – они смеются и хлопают громче.

– Он мне не очень нравится, – сказала Ида, – хотя я верю, что он умный. А это кто? – спросила она, потому что полукровке, наконец, разрешили покинуть эстраду и вместо него вышла очень худая девушка с коротко подстриженными волосами и громадными запавшими глазами. Она старалась выглядеть как можно трагичнее.

– А, этот ребенок? Она еще умнее, – самодовольно заметил мистер Баск. – Новая звезда.

– Ручаюсь, она запасла новую шуточку, – пробормотал Хьюсон.

Но Хьюсон ошибся. У нее был слабенький и не очень приятный голосок, которым она умудрилась рассказать о том, как она одинока и забыта, потому что ее покинул милый. Эта сентиментальная песенка тронула и Иду и Чарли. Они одними из первых захлопали в ладоши. Конечно, следующие две песни ее были комичны. В них, к восторгу публики, повторялась та же шуточка, и казалось, что для публики она всегда останется новой, свежей, замечательной находкой. Окончив петь, девушка слабо улыбнулась, кашлянула раз-другой и, посмотрев на слушателей громадными запавшими глазами, медленно ушла со сцены.

– У нее туберкулез, – между прочим заметил мистер Баск. – В этом ее беда. Бедняга старается, пока держится, побольше заработать. Переутомляется конечно. Как вы смотрите на то, чтобы познакомиться кое с кем?

Опять вспыхнул свет, на столе появились новые закуски, Чарли и Ида выпили еще шампанского. Мистер Баск, пробившись через окружающих соседей, вернулся с управляющим кафе, исключительно вежливым улыбающимся иностранцем. Управляющий к удивлению, смущению и восторгу Иды поцеловал у нее руку. Руку Чарли тряс толстый багровый джентльмен с моноклем в глазу. К его губам прилипли остатки сигары, и весь он чудовищно пропах спиртным. Джентльмен говорил:

– Очень горжусь, что познакомился с вами. Очень горжусь, молодой человек. А я выпил. Мы всё здесь выпили, правда?

– Правда, – не замедлил согласиться Чарли.

– Отлично, сэр. Какое кому дело! Какому дьяволу есть до этого дело! Что бы там ни было, а я горжусь, что познакомился с вами, с молодым человеком, который… который совершил так много. И с этой прелестной юной леди. Ваша жена, сэр? Жаль! Клянусь богом, молодой человек, вы – герой. Я тоже. Только я выпил.

Время от времени толстый багровый джентльмен то появлялся, чтобы пожать и потрясти Чарли руку, то опять исчезал. Мистер Баск выскакивал из толпы, как выскакивает из коробки сидящий там на пружине толстый чертик. Он приводил с собой новых людей или они приходили без него. Самой неприятной из всех оказалась леди Каттерберд, женщина средних лет, обвешанная драгоценностями, с лицом, похожим на голову чисто вымытого попугая, с глазами, взгляда которых невозможно избежать, и голосом, заглушающим весь этот ад. Оказалось, что она богата и известна, что читала всё о Чарли и была от него в восторге. Из того, что она ему говорила, Чарли понял, что она приглашает его на вечер, на коктейль-вечер, который устраивался на следующий день. Втиснувшись между соседями, она вплотную прижалась к нему, совершенно не обращая внимания на Иду, у которой также оказались свои поклонники.