Этот день был его днем – и он прошел. Всё, что осталось от него, это только отвратительный вкус во рту.

Следующие три дня для Чарли перемешались в сутолоке и суматохе приключений. Потом ему трудно было распутать весь этот клубок. Он хорошо знал только одно – эту путаницу дней он не делил с Идой Чэтвик. За три дня он видел ее только дважды, а говорил один раз, хотя их комнаты были на одном этаже одной гостиницы. Он был занят, занята была и она. Оба они стали парой интересных кукол. Сэр Грегори решил в ближайшее воскресенье в честь «Лиги имперских йоменов» организовать массовый подготовительный митинг. На нем должен был выступить Чарли, и поэтому «Трибюн» продолжала держать его в центре своих новостей. Каждый день газета посвящала ему по крайней мере заметку, рассказывая о его приключениях в Лондоне, в большинстве своем выдуманных Хьюсоном. Сотрудники «Трибюн» старались подыскать для Чарли какое-нибудь занятие, чтобы привлечь к нему внимание. Он получал всё больше и больше писем и в конце концов перестал их читать. Люди приходили в отель, чтобы повидать его, однако это удавалось немногим. Но один из них оказался настойчивее других. Это произошло в пятницу утром, когда Чарли, вернувшись накануне поздно, решил отдохнуть. Посетитель оказался ужасным человеком. Его визит стал событием, и Чарли потом долго вспоминал его.

Обычно посетители называли себя молодому человеку в бюро регистрации, тот звонил Чарли, осведомлялся, может ли он принять гостя, Чарли отвечал ему, что он не намерен никого принимать, и этим дело заканчивалось. Однако с этим посетителем всё обстояло иначе. Он просто взял и пришел. Дверь настежь отворилась, и в комнату вошел очень прямой старый джентльмен с густой копной седых волос, коричневым бритым лицом и маленькими пронзительными глазами.

– Мистер Хэббл? Отлично. Мне сказали внизу, что я найду вас здесь. – И хоть бы слово о телефонном звонке или о своем имени. Видимо, этот старый джентльмен привык распоряжаться. Он уселся в кресло напротив Чарли и, сидя очень прямо и держа на коленях руки, пристально стал разглядывать Чарли. Чарли казалось, что глаза джентльмена буравят его, как два сверла.

– Моя фамилия Колвей-Петерсон. Возможно, она вам знакома.

Чарли покачал головой. Он хотел было спросить, что угодно этому старому джентльмену, но не посмел.

– Я – ученый и политический философ. Я написал несколько книг и много статей. Я внес значительный вклад в дело развития действительно серьезной печати Кстати, действительно серьезная печать не включает «Дейли трибюн». «Дейли трибюн» до отвращения вульгарная и неправдивая газета, но я читаю ее, надеясь понять хоть что-нибудь из всех причуд и непостоянства того, что порой называют – будем надеяться, что это так, – общественным мнением. В данный момент, молодой человек, благодаря идиотскому вниманию «Дейли трибюн», вы представляете определенный интерес для общественного мнения.

Джентльмен умолк. Чарли, не зная, что ответить ему, скромно кашлянув, согласился.

– Это так.

– Заслуживаете ли вы такого внимания – это другой вопрос, – резко сказал мистер Колвей-Петерсон. – Я не намерен оскорблять вас, но, исходя из того, что я бегло читал о вас, к вам, на мой взгляд, проявлено чрезмерное внимание. Другими словами, если уже говорить откровенно, я нашел, что мне трудно установить, что же вы всё-таки сделали.