— Не слишком.

— Тогда немного маслица на хлебушек с мясцом…

— …аппетита мне не испортит!

— Слава богу! — обрадовался Гершон. Он принес из кухни блюдо бутербродов на тонких ломтиках ржаного хлеба. Я надкусил один и, жуя, с изумлением взглянул на него.

— Бутерброд с мясом зебры! — важно произнес Гершон. — Ты, верно, даже не слыхал о таком мясе у себя в Америке.

— Никогда!

— За пределами Израиля мясо зебры практически не употребляется в пищу. Говорят, на вкус зебрятина чем-то отдаленно напоминает свинину, запрещенную к употреблению в нашей стране, но зебрятина пища кошерная и не оскверняет Моисеевых заветов. По вкусу твой бутерброд с зебрятиной, наверное, похож на бутерброд с ветчиной.

— Поразительно похож!

— Зебра — что манна небесная в животном обличье! — Глаза Гершона засверкали. — Например, если поджарить тонкие ломтики зебрятины, то утром с яишенкой… Просто пальчики оближешь! Говорят, по вкусу — что их бекон! Но, разумеется, мне не с чем сравнивать!

Покончив с первым бутербродом, я спросил:

— А эта зебрятина, ее что, сюда импортируют?

— Нет-нет! Разведение зебр — традиционная отрасль израильского животноводства. Правда, наши зеброводы стремятся сохранить в тайне свои профессиональные секреты, и этих чудесных черно-белых полосатых копытных почти не видно. Но когда едешь по сельской местности, нередко можно услышать их характерные крики из крытых загонов.

— А как кричат зебры?

— Хрю-хрю… — Гершон подмигнул. — Ах, Эван, друг мой, приходится проявлять талмудическую изворотливость, чтобы как-то приспособиться к жизни в сегодняшнем Израиле. В поисках компромисса между ортодоксальными иудаистами, боязливыми выходцами из европейских гетто и вшивыми африканскими сефардами приходится лавировать и изворачиваться, а иначе как добиться, чтобы наша страна заняла достойное место среди великих мировых держав. А знаешь, у нас есть такие шлёмы, которые хотят уже вернуть Синай египтянам, а Голанские высоты сирийцам! Находятся и такие, кто готов отдать иорданцам Иерусалим! Но мы не вернем им ни пяди нашей земли!

— Есть мнение, что Синай и Западный берег реки Иордан отойдут арабам по условиям будущего мирного соглашения, — заметил я.

— Мир? — тяжело вздохнул Гершон. — Таки ты говоришь о мире? А что такое мир? Мир, Эван, — это пиво.

— Нам мир не нужен, — продолжал Гершон. — В какой войне, Эван, победитель идет на уступки побежденным? Полтора года назад, в июне шестьдесят седьмого, после многочисленных провокаций на границе, арабы вторглись на нашу территорию, и мы нанесли им сокрушительное поражение за шесть дней молниеносной войны. А теперь мы превратим пустыню в цветущие оазисы и предоставим жизненное пространство для всех евреев планеты, решивших вернуться на историческую родину. О каком мире ты говоришь? Каждый день происходят пограничные стычки. Победа вселяет в народ силу. У народа появилось ощущение исторической миссии…

Но лучше об этом не думать. Я впился зубами в очередной бутерброд с зебрятиной, прожевал мясо, проглотил. А когда Гершон замолчал, я перевел разговор на Афганистан и девушку по имени Дебора Гурвиц.

Когда к нам присоединился Цви, мне пришлось снова повторить всю историю с самого начала. Повесть о печальной судьбе Федры вряд ли могла вызвать у кого-то большее сочувствие, чем у этой аудитории слушателей. Что такое? Прекрасная еврейская девушка, похищенная арабскими злодеями! Я попытался объяснить им, что афганцы не арабы.