Вернувшись с Гражданской войны, Григорий с Катериной и детьми — Вовкой и Аней — жил в удобной квартире в правительственной части Кремля. На его вкус, квартира была слишком шикарная. Вся страна страдала от нехватки топлива и продовольствия, но в магазинах Кремля товаров было предостаточно. На территории Кремля имелось три ресторана с поварами, обученными во Франции, и, к отчаянию Григория, официанты, обслуживая большевиков, щелкали каблуками точно так же, как при старом режиме. Катерина, отведя детей в ясли, отправлялась в парикмахерскую. По вечерам члены Центрального комитета в машинах с личными водителями ездили в оперу.

— Надеюсь, мы не превращаемся в новую знать, — сказал Григорий Катерине в постели как-то ночью.

Она презрительно рассмеялась.

— Если превращаемся, то где мои бриллианты?

— Но у нас же бывают банкеты, и в поезде мы ездим первым классом, и еще много чего…

— Баре никогда в жизни ничего нужного не делали. А ты работаешь по двенадцать, пятнадцать, даже восемнадцать часов в сутки. Не можешь же ты после этого рыскать по свалкам в поисках мусора, которым можно топить печку, как ходят бедные…

— Ну, у элиты всегда находятся предлоги для особых привилегий…

— Иди-ка сюда, — сказала она. — Будет тебе сейчас особая привилегия.

И они занялись любовью. Потом Григорий долго лежал без сна. Несмотря на свои терзания, в глубине души он не мог не радоваться, видя благополучие своей семьи. Катерина набрала вес. Когда он впервые увидел ее, она была фигуристой двадцатилетней девчонкой; сейчас, в двадцать шесть лет, она стала пышнотелой матерью семейства. Вовке было пять лет, он ходил в школу и учился читать и писать вместе с детьми новых хозяев России. Кудрявой озорнице Ане было три года. Поселили их в квартире, где когда-то проживала одна из фрейлин царицы. Здесь было тепло, сухо и просторно, и кроме спальни, у них были детская, кухня и гостиная — по сравнению с прежней комнатой Григория в Петрограде, здесь места хватило бы на двадцатерых. И еще здесь был коврик перед камином, занавески на окнах, фарфоровые чашки, а на стене висела картина маслом, изображавшая озеро Байкал.

Наконец Григорий заснул. В шесть часов утра его разбудил громкий стук в дверь. Он открыл и увидел женщину — бедно одетую, тощую, как скелет. Она показалась ему знакомой.

— Простите, что беспокою вас в такую рань, ваше превосходительство… — сказала она, используя старое обращение.

И тут он ее узнал — это была жена Константина.

— Магда! — изумленно воскликнул он. — Как ты изменилась… Входи же! Что случилось? Ты теперь живешь в Москве?

— Да, ваше превосходительство, мы переехали.

— Ради Бога, не называй меня так! Где же Константин?

— В тюрьме.

— Что?! Почему?

— За контрреволюцию…

— Не может быть! — воскликнул Григорий. — Это какая-то ужасная ошибка.

— Да, ваша милость.

— Кто его арестовал?

— ЧК.

— Чрезвычайная комиссия… Я разузнаю, что и как. Сразу же после завтрака начну наводить справки.

— Пожалуйста, ваше превосходительство, умоляю… Сделайте хоть что-нибудь немедленно, его через час расстреляют…

— Черт! — ахнул Григорий. — Сейчас, только оденусь.

Он надел форму. Хоть и без знаков отличия, но по качеству она была намного лучше, чем обычная солдатская, и ясно определяла его как командира.

Через несколько минут они с Магдой уже вышли с территории Кремля.