Он бы переключился на что-то другое, но поскольку в экономике страны царил хаос, то он был рад хоть какой-то работе. И то, что раньше расстраивало Мод, после четырех лет жизни в бедности казалось такими пустяками… Теперь, когда дети рвали белье — на него ставили заплатки, разбитое окно закрывали картоном, а с крашеного дерева облетала старая краска.
Но Мод ни о чем не жалела. Теперь она могла, когда ей только захочется, поцеловать Вальтера, провести языком по его губам, расстегнуть его брюки и уложить его на кровать, на диванчик или даже на пол, и за это она готова была терпеть что угодно.
Пришли родители Вальтера и принесли пол-окорока и две бутылки вина. Фамильное поместье Отто потерял, теперь оно находилось в Польше. Его сбережения обратились в ничто: их съела инфляция. Однако в большом саду его берлинского дома росла картошка, и у него еще осталось довоенное вино.
— Как вы умудрились найти окорок? — не веря своим глазам, спросил Вальтер. Обычно такие деликатесы можно было купить только за доллары.
— Я выменял его за бутылку дорогого шампанского, — сказал Отто.
Бабушка с дедушкой пошли укладывать внуков спать. Отто стал рассказывать им сказку. Судя по тому, что доносилось к Мод на кухню, сказка была про королеву, у которой брату отрубили голову. Она поежилась, но мешать не стала. Потом Сюзанна стала пронзительно петь колыбельные песни, и дети заснули — по-видимому, на них ничуть не повлияла дедушкина страшная сказка.
Прибыли Роберт с Йоргом — в одинаковых красных галстуках. Отто тепло с ними поздоровался. Похоже, он не имел представления об истинной природе их отношений, а просто считал, что они на пару снимают квартиру. На самом деле при старших они так себя и держали. Но Мод думала, что Сюзанна, возможно, подозревает правду. Женщин обмануть труднее. Но, к счастью, они более терпимы.
В компаниях без предрассудков Роберт и Йорг вели себя совсем иначе. На всех вечеринках, проходящих у них дома, они не делали тайны из своих романтических отношений. Многие их друзья были такими же. Мод сначала было не по себе: она никогда раньше не видела, чтобы мужчины целовались, восхищались одеждой друг друга и флиртовали, как школьницы. Но теперь такое поведение не было под запретом — во всяком случае, в Берлине. И Мод уже прочла Пруста «Содом и Гоморру», где, похоже, подразумевалось, что такое происходило всегда.
Сегодня, однако, Роберт и Йорг вели себя идеально. За обедом все говорили о событиях в Баварии. В четверг союз боевых групп «Кампфбунд» объявил в мюнхенском пивном зале о государственном перевороте.
В те дни читать новости Мод казалось почти невыносимо. Рабочие бастовали, а громилы из правых избивали бастующих. Домохозяйки устраивали марш в знак протеста против нехватки продовольствия — и их марш превращался в голодный бунт. Всех в Германии возмущал Версальский договор, однако социал-демократическое правительство приняло его в полном объеме. Немцы считали, что репарации калечат экономику, хотя Германия и выплатила лишь малую часть всей суммы, и, по всей видимости, не собиралась даже попытаться погасить долг полностью.
Мюнхенский Пивной путч всех взбудоражил. Его самым популярным сторонником был герой войны Эрих Людендорф. Стратегически важные здания были захвачены так называемыми «штурмовиками» в коричневых рубашках и курсантами пехотного училища. В заложники взяли членов городского совета и арестовали наиболее известных евреев. В пятницу законное правительство нанесло контрудар. Погибло четыре полицейских и шестнадцать нацистов. По той информации, которая достигала Берлина, Мод не могла судить, закончился переворот или нет. Если в Мюнхене к власти придут экстремисты, не захватят ли они всю страну?
— Наше правительство было избрано всем народом! — сердился Вальтер. — Почему бы не дать ему заниматься своим делом?
— Наше правительство нас предало, — ответил Отто. |