Я отложил исторический документ в сторону и вытащил следующий. Текст был тот же. Остальные бумаги были копиями этого же письма.

    -  Интересно, зачем казаки спрятали письма, - удивился я, - тоже мне ценность!

    -  Может быть, от народа хотели скрыть правду?

    -  Про Лжедмитрия? Тогда куда проще было сжечь. Нет, здесь что-то другое. Тем более, что они поддерживают самозванца.

    -  А ты что, не веришь в чудесное спасения царевича?

    -  Нет.

    -  А я слышал, что Дмитрий истинный царевич.

    -  Ладно, слышал, так слышал, что будем с письмами делать?

    -  Давай назад закопаем?

    -  Зачем? Казаки погибли, место это никто не знает, некому будет раскапывать. Лучше сожжем, и все дела.

    -  Ты шутишь? Столько бумаги!

    -  Забирай с собой, будешь в нее говядину заворачивать.

    -  Ты все шутишь, а я серьезно. Вдруг царевич и вправду сын Ивана Васильевича!

    Спорить на эту скользкую тему было бессмысленно.

    -  Можно, я себе возьму? - неожиданно попросил, вмешавшись в разговор, Кнут.

    -  Тебе-то зачем? - удивился я.

    -  Сундук всегда в хозяйстве пригодится.

    -  Ты же со мной собрался ехать, зачем тебе сундук, добро складывать?

    -  Красивый! - смутившись, сказал мальчик.

    -  Давайте собираться, а не то, не ровен час, казаки или стрельцы пожалуют.

    -  Столько бумаги пропадет, - пожалел хозяйственный Минин, - может быть, хоть немного с собой прихватим?

    Я не стал спорить, а просто перевернул сундук и вывалил свитки на землю. Китайское трепетное отношение к любому бумажному лоскутку у меня отсутствовало.

    -  Если тебя так волнует бумага, то поискал бы лучше библиотеку Ивана Грозного, вот там были настоящие сокровища, а эти письма - сплошная ересь.

    -  А где ее искать? - заинтересовался Кузьма.

    -  Скорее всего, в Кремле. Станешь народным героем, займись, найдешь - Россия тебе будет благодарна.

    -  В Кремль еще попасть надо, - скептически сказал Минин, наблюдая, как я раздуваю трут. - Решил-таки сжечь?

    Я подпалил бумажный ворох и, дождавшись, когда загорятся плотные листы немецкой бумаги, сел в седло.

    -  Ну, с Богом, - промолвил Кузьма, и мы пришпорили коней.

    До Серпухова мы добрались к полудню следующего дня.

    Я уже бывал в этом подмосковном городе, знаменитом, по словам Чехова, только тем, что там дьячок как-то за раз два фунта икры съел. В XX веке Серпухов был промышленным городом, с иным, чем в Москве, акающим говором, с обветшалыми остатками дореволюционных ткацких фабрик и развалинами церквей на высоком берегу заиленной речки Нары. Еще было в нем, как водится, оборонное предприятие и военное училище, защищать сомнительные завоевания Октября. Теперь, по слухам, соборы и монастыри начали реставрировать.

    В 16–17 веках у Серпухова был иной статус: город стоял на главном пути кочевников на Москву, у последней серьезной естественной преграды перед столицей, реки Оки, и был форпостом Московского государства. Там даже по праву гордились собственным белокаменным кремлем. По сравнению с Московским был он невелик, в два раза меньше, но не менее неприступен.