– Стрельцов! Иван Петрович! Какими судьбами!

Я оглянулся. Это был доктор Колесников, бывший мой преподаватель на курсах переподготовки, пьяница и виртуозный матерщинник, но невропатолог милостью Божией, я многому научился именно у него. Сейчас я сразу обратил внимание на его руки, серые от въевшейся грязи и растрескавшиеся – руки слесаря, а не врача.

– Я вас не сразу и узнал, голубчик! – продолжал он. – Болеете, очевидно?

– Здравствуйте, Николай Игнатьевич! – я искренне обрадовался ему и сразу позабыл обо всех своих неприятных планах. – Я вообще удивляюсь, что вы меня узнали:

– Не забываю никого, – сказал он чуть даже обиженно. – Эйдетическая память. Так что с вами стряслось? Чем занимаетесь?

– Ищу работу по силам, – сказал я. – Полную нагрузку пока не потяну, на инвалидность не хочу, а найти что‑нибудь легкое не могу. Да и угол где‑нибудь снять не мешало:

– Демобилизовались?

– Вчистую.

– Ранение, заболевание?

– И то, и другое.

– Ясно: Знаете, Иван Петрович, если не торопитесь, то нет ли у вас желания взять бутылочку и посидеть с большим комфортом? Я живу вон там, через пустырь:

– С радостью бы, Николай Игнатьевич, – сказал я, – да вот беда, печенка все еще висит по самую подвздошную. Пиво туда‑сюда, а крепкого не могу, сразу умирать начинаю.

– Жаль, жаль: А знаете, Ваня, мне в голову пришла одна мысль. Не удивляйтесь, такое иной раз случается. Есть у меня один приятель, человек довольно странный, который мог бы вам помочь. Он занимается какими‑то потусторонними исследованиями, и ему нужен непредвзятый психиатр. Он обратился ко мне, но я занят сейчас другими делами: Кроме того, он живет практически один в пятикомнатной квартире и вполне мог бы решить вашу жилищную проблему. Хотите познакомиться? В конце концов, вы не теряете ничего:

– Но это же не заработок:

– Как же не заработок? Очень даже заработок. Кроме того, он имеет какие‑то связи в МВД, так что вам вполне могут вернуть погоны. Капитан?

– Майор.

– Тогда поехали, товарищ майор.

– Прямо сейчас?

– А чего тянуть?

И мы поехали, бросив на столе недопитое пиво.

Странный человек (звали его Кристофор Мартович Вулич) жил в районе Сухаревки, в переулке с хорошим названием Последний. Дверь парадной выходила прямо в воротную арку, и ступеньки вели не вверх, как обычно, а вниз.

И лестница, и пол были дощатые. Пахло кошками. На первом этаже висели почтовые ящики, многократно горевшие – четыре штуки, – и выходила одна‑единственная дверь, обитая изодранным черным дерматином. Чем исписаны стены, я в тот раз не прочитал, но впоследствии имел удовольствие многократно изучать и даже конспектировать эти граффити.

Мой провожатый толкнул дверь, и мы вошли. На месте дверного замка зияла яма, заткнутая свернутой газетой. В прихожей было полутемно, на вешалке топорщилась груда неопределенной одежды, а из глубины квартиры доносился негромкий, но невыносимо‑пронзительный скрежет, в котором я не без труда опознал звук какого‑то духового инструмента.

Должен сказать, что в то время я не испытывал ни малейшего почтения к джазу, а также просто не переносил громкие звуки вне зависимости от их происхождения.

– О, нет, – сказал я, но Николай Игнатьевич уже позвал:

– Крис! Крис! Иди сюда, я привел тебе хорошего психиатра!

Скрежет сменился всхлипом облегчения, и терзаемый инструмент замолк. Послышались быстрые легкие шаги, и откуда‑то сбоку возник высокий носатый парень в просторной серой кофте, драных вельветовых штанах и босиком.