Штурман почувствовал легкое головокружение.

Известие о Патрике, хоть и мизерная, но все-таки надежда, что он еще жив, в минуту перепахали все представления Юла об окружающем мире, казавшиеся прочными и вполне устоявшимися.

И, черт возьми, это было очень похоже на Патрика: принимать серьезные, порой даже парадоксальные решения, никогда не советуясь ни с кем, но всегда твердо идя к намеченной цели.

— У служителей церкви это, кажется, называется, схимой, — заметил Старик. — Твой Патрик мог совершить некий опрометчивый и непоправимый поступок. Чтобы загладить вину перед самим собой, решил удалиться в изгнание. А Уробороса передал тебе с оказией. Чтобы мы с тобой тут сами разбирались с этой интереснейшей проблемкой.

— Оказией? С какой еще оказией? — прошипел Юл, с ненавистью сверля глазами ренегата. — Этот канал связи известен лишь троим — мне, Патрику и Пенни!

Старик на всякий случай слегка отстранился, выставив перед собой в качестве щита свою драгоценную пластину. Но тут же весело и зло захохотал.

— Ну, мой мальчик, у вас просто любовный треугольник, как я посмотрю. Позволь тебе напомнить: что известно женщине, известно и дьяволу. Эта сладкая парочка всегда накоротке.

Не желая вдаваться в дальнейшие теософские беседы, Штурман одной рукой коснулся спрятанного на груди, уже совсем горячего Уробороса, другой же одновременно активировал плазмомет. Теперь широкий ствол этого могучего оружия глядел прямо в грудь сидящему на камне клону.

— Ого. Ка-ра-ул… — тускло произнес Старик. — Мы, кажется, собираемся перейти к решительным действиям? Позволь полюбопытствовать, каким именно?

— Как насчет пары дырок в башке? — предложил Штурман и криво усмехнулся — его имплантат мгновенно отреагировал на пусть и косвенную, но все-таки команду, и тут же спроецировал мысленную картинку — два аккуратных входящих отверстия ровно посередине лба странного черепа человека, сидящего на камне. У него была только лицевая часть, а что находилось на темечке и затылке лже-Вырина, определить наверняка имплантат пока затруднялся.

— Исключено, — покачал головой Старик. — Не забывай, я всего лишь метакопия, фантом, пусть и весьма искусный. Ты можешь пожать мне руку, поцеловать меня в задницу или, на худой конец, дать в морду — ощущения будут самые естественные, поверь. Но убить меня ты не сможешь: едва лишь разрушится моя метаструктура, как все попросту распадется. Я растаю в воздухе как сон, как утренний туман.

Старик надул щеки и издал малоприличный, но зато весьма иллюстративный звук.

— Хорошо, что наш невежа Семенов вовремя толкнул меня, когда я сдуру чуть не вляпался в «Кислоту». Иначе этот глазастый Мизгирь сразу бы понял, что кислота на меня не действует.

— А ты, оказывается, супермегажулик, — заметил Юл, продолжая держать клона на прицеле.

Старик может таять в воздухе или исчезать любым другим способом, как ему заблагорассудится. Но Юл видел не раз, как вполне сносно этот клон управляется с «Карташовым», и потому держал ухо востро. Время повествований и экскурсов в прошлое, кажется, кончилось, а значит, пришла пора как-то разрешать эту паршивую ситуацию.

— И ты все время прятал свою пластину здесь, под этим камнем?

— Конечно, — ответил Старик. — Лучшего места для хранения частных вкладов не сыскать во всех пяти Зонах. Ты ведь уже прогулялся немного по Железным Полям? Тебя, часом, не удивило, что в округе ты не встретил ни одного функционирующего механоида?

Штурман никак не отреагировал на слова клона, однако следовало отдать ему должное — в этой мысли был резон.