В ту же секунду метрдотель ушел, оставив детектива перед дверью одного.

— Прошу вас, сержант Деккер, входите, — сказал он перед уходом.

Деккер чуть помедлил, затем снял свои туфли, поставил их на пол рядом с обувью Канаи и отодвинул тонкую дверь.

Уширо Канаи, — на нем был темный костюм, который предпочитали носить почти все японские предприниматели, — сидел на корточках за низеньким, квадратным, лакированным столиком и держал в руках пиалу с теплой рисовой водкой.

Канаи являлся главой нью-йоркского представительства «Мураками Электроникс», основанной в Токио транснациональной корпорацией, имевшей отделения в тридцать одной стране. Канаи выглядел гораздо моложе своих лет. При плохом освещении его вообще можно было принять за юношу. И это несмотря на то, что ему было далеко за сорок. Обращались с ним здесь так, как будто он являлся президентом компании, а вовсе не руководителем всего лишь одного из ее иностранных офисов.

Он был интеллигентен и непрост, типичный продукт общества, базирующегося на древней цивилизации и высокой конкуренции.

Он знаком пригласил Деккера сесть за стол напротив него. Сержант не мог сесть на корточки, как японец, из-за своего поврежденного колена, поэтому он опустился на задницу, а ноги протянул перед собой. В такой позе он часто медитировал у себя в доджо.

Канаи холодно и тяжело улыбался своему гостю. Улыбка еще ничего не значила. Если по правде, то Канаи был не очень-то высокого мнения о Нью-Йорке. Особенно после того, как три дня назад здесь пырнули ножом его зятя.

Деккер неторопливо передал японцу «дипломат». Улыбка на лице Канаи немедленно исчезла. Впервые в жизни этот человек, привыкший к железному самоконтролю, был застигнут врасплох. У него даже рот открылся на секунду. Впрочем, он вскоре взял себя в руки. Портфель он, разумеется, узнал. В свое время он подарил его своему зятю. Канаи открыл крышку «дипломата», заглянул внутрь, наскоро просмотрел лежавшие там бумаги...

В следующий раз, когда он поднял взгляд на Деккера, в нем уже не было тяжести и льда. В нем была... признательность.

Канаи закрыл «дипломат», положил обе руки на его крышку и прикрыл глаза.

«Долг платежом красен, — подумал Деккер. — Я только что вернул тебе твое будущее и вправе надеяться на адекватный ответ».

— Domo arigato gozai mashite Decker-san, — сказал Канаи, качнув головой, что можно было воспринять за легкий поклон. — Огромное вам спасибо.

— Do nashi-mashite, Kanai-Ean. He стоит благодарности.

— Domo osewasama desu. Я чувствую себя обязанным по отношению к вам.

Деккер уловил смысл последней фразы Канаи. Его познания в японском были крайне рудиментарными, несмотря на пятнадцатилетнюю практику занятий карате и общение с Мичи во времена их короткой, горько-сладкой любви. Деккер был, однако, не уверен в том, что все понял правильно, поэтому пока молчал и ждал, пока Канаи выразится яснее.

Японец наконец открыл глаза и вновь посмотрел на детектива.

— Гири, — сказал он с придыханием.

Несмотря на то, что Деккер только что вернул украденный «дипломат» с бумагами, из-за которого у «Мураками Электроникс» могли случиться серьезные неприятности, из-за которого Канаи без лишнего шума мог быстренько слететь со своего высокого поста вниз, японец с явным неудовольствием и неохотой признал, что отныне обязан гайдзину, иностранцу. Но он это все-таки признал и готов был доказать на деле. Этого требовало от него его благородство и гордость, уж не говоря о чести.

Когда прозвучало слово «гири», Деккер широко улыбнулся. Уж его-то он знал. Теперь дело, считай, в шляпе. На радостях он даже, следуя японским обычаям, о которых кое-что знал, подлил рисовой водки в пиалу Канаи.