Зарозиния поцеловала бледную руку Элрика.

— Я понимаю, что это необходимо, — сказала она, с трудом сдерживая слезы. — Но будь осторожен, любовь моя.

— Я постараюсь. Помолись, чтобы удача не отвернулась от нас.

— Белые Боги да пребудут с вами.

— Нет. Молись силам тьмы, потому что в этом деле я могу надеяться только на их помощь. И не забудь слова моего устного послания, передай их гонцу как можно точнее. Пусть он немедленно отправляется в путь, на юго-восток, к Дувиму Слорму.

— Я ничего не забуду, — ответила она. — Меня тревожит, не увлекут ли тебя вновь черные пути.

— Беспокойся о ближайшем будущем. О своей судьбе я подумаю сам. Позже.

— Тогда прощай, милорд, и будь удачлив.

— Прощай, Зарозиния. Моя любовь даст мне больше силы, чем этот кровавый меч.

Он пришпорил коня, и воины выехали в ворота, направляясь к Плачущей Пустоши.

* * *

Затерянные в бескрайних просторах укутанного мягким дерном плато, которое назвали Плачущей Пустошью, потому что его всегда поливал дождь, двое всадников гнали усталых коней.

Промокший до костей воин пустыни увидел их и понял, что эти люди приближаются к нему. Он долго разглядывал их сквозь пелену дождя, а затем, развернув крепкого пони, погнал назад, к лагерю. Через несколько минут он приблизился к небольшому отряду воинов облаченных, как и он сам, в меха и железные шлемы с кистями. Их вооружение составляли кривые мечи и короткие костяные луки. Колчаны, полные длинных стрел с черным оперением из крыльев коршунов, висели у них за плечами.

Дозорный обменялся несколькими словами с товарищами, и вскоре они устремились навстречу чужакам.

— Далеко еще до лагеря Терарна Гаштека, Мунглум? — устало спросил альбинос: они ехали безостановочно целый день.

— Уже близко, Элрик. Мы должны быть… Смотри! — Мунглум показал вперед.

Десять всадников быстро приближались к ним.

— Это варвары из пустыни — люди Поджигателя. Готовься к бою. Они не станут терять время на переговоры.

Приносящий Бурю вылетел из ножен. Он словно помогал руке Элрика и, казалось, стал почти невесомым.

Мунглум выхватил оба своих меча и зажал короткий в той же руке, что и поводья.

Воины Орды выстроились полукругом и, приближаясь к противникам, разразились дикими боевыми кличами. Элрик резко осадил коня и ткнул ближайшего варвара в горло острием меча. В воздухе запахло серой, и воин испустил дух, успев осознать свою ужасную судьбу: Приносящий Бурю явно проголодался и теперь пил души и кровь с нескрываемым удовольствием.

Элрик ударил следующего — отсек варвару руку с мечом и разнес его украшенный гербом шлем вместе с черепом. Дождь и пот струились по белому напряженному лицу альбиноса, заливая темно-красные горящие глаза. Он стряхнул воду, едва не выпав из седла, но успел отбить летящий в него кривой меч, затем одним движением запястья обезоружил воина и вонзил меч прямо ему в сердце. Умирающий завыл, словно волк на луну, долго и протяжно, и Приносящий Бурю поглотил его душу.

Лицо Элрика исказилось от отвращения, но он продолжал биться, и его нечеловеческая сила все увеличивалась. Мунглум старался держаться подальше от меча альбиноса, зная, что тот с удовольствием уносит жизни друзей Элрика.

Вскоре в живых остался только один варвар. Альбинос обезоружил его, отчаянно удерживая жадный меч, который стремился полоснуть пленника по горлу.

Примирившись с тем, что неизбежно погибнет, воин сказал что-то на гортанном языке, который Элрику частично удалось понять. Покопавшись в памяти, он понял, что варвар использовал один из древних языков, которые не мог не знать любой волшебник.

Чуть подумав, Элрик спросил пленника на том же языке:

— Ты воин Терарна Гаштека? Поджигателя?

— Да.