— Вы по-прежнему убеждены, что они были врагами народа?

— Конечно. По нынешним временам, конечно, и куда более вредоносные враги народа свободно расхаживают не только по улицам, но и по Кремлю. А по тому времени — кто враг, должен был отсидеть. И точка.

— Скажите, пожалуйста, применяли ли вы к Петру Старостину или кому-либо другому из своих «подопечных» незаконные методы следствия?

— Незаконные — нет. Как нам разрешили еще в 30-годы, — меня, между прочим, тогда еще и в органах не было, я в 1941 году туда был призван...

— В армии не служили, на фронте не были?

— Я был нужнее на своем участке борьбы...

— Извините, я вас перебил...

— А вы все, молодые, нетерпеливые, все торопитесь. Так и к концу жизни придете раньше срока. Я вот не спешил, вот и дожил до восьмидесяти...

— Ну как же не спешили? Я читал материалы «дела» Петра Старостина. Очень даже вы спешили поскорее «дело» закончить и отчитаться.

— А потому как дело было во время войны, особо дисциплина была строгая. А я всегда был дисциплинированным человеком. Так вот, если думаете, что своими вопросами можете меня, старика, сбить с мысли, то ошибаетесь. Я вам начал докладывать о том, что в конце тридцатых товарищ Ежов, а затем негласно и товарищ Берия очень даже поощряли применение к особо упорствующим заключенным методы силового воздействия.

— То есть вы били Петра Старостина?

— Бил. И об этом честно докладывал на комиссии, потом на следствии, когда меня незаконно обвинили и направили в лагерь. Я применял меры! Я не просто бил заключенных, как бьют хулиганы для собственного удовольствия. Вам, молодым, это не понять. Время было такое. Я применял меры. И добивался продвижения следствия. Ведь были же признательные показания во всех делах, которые я расследовал. Как же можно меня в чем-то обвинять...

Старший Феклистов распетушился, раскраснелся. Ильин побоялся, что у 80-летнего ветерана НКВД поднимется давление, схватит сердце. Но нет, старичок шевелил седыми, уже изрядно поредевшими бровями, по-прежнему, как и в 1942 году стоявшими кустом, и возмущался:

— Нам приказывали, мы выполняли!

— Внутренне сопротивляясь приказу?

— Конечно нет! Я никогда, даже внутренне, не сопротивлялся приказам и не был против линии партии или указаний руководства органов.

— Скажите, и вашему сыну вы завещали эти принципы?

— Конечно. С детских лет я внушал ему это. Слава Богу, он в меня. Так что есть еще в Советском Союзе...

— Советского Союза, к сожалению, больше нет, — заметил Ильин.

Но Феклистов его уже не слышал:

— ...настоящие молодые люди, которые...

Тут он потерял все-таки мысль и с удивлением уставился на Ильина, словно вспоминая, кто это такой сидит перед ним и чего ему надо.

— А, вы про братьев Старостиных спрашивали? — вдруг снова поймал он нить разговора.

— Да... Вы ведь вели следствие по «делу» Петра, — напомнил Ильин.

— Да помню я, помню, о чем мы с вами говорили, — раздраженно прошамкал Сидор Иванович. Да... Это были злостные враги народа. И вот представьте себе: я, честный солдат партии, верный соратник Дзержинского...

— Ну. Это уже перебор, Сидор Иваныч, во времена Феликса Эдмундовича вы под стол, извиняюсь, пешком ходили...

— Я имею в виду, верный последователь.