Она погладила его по волосам.

— Этим ты сейчас и занят, Крис?

— Да — а еще жалею о том, чего у меня так никогда и не было. — Он поцеловал ее в лоб и с иронией добавил: — Возможно, если бы мне пришлось пережить по-настоящему глубокое потрясение — скажем, если бы я был при смерти, — тогда смог бы возвыситься над примитивным эгоизмом.

Терри ничего не ответила.

Помолчав, она промолвила:

— Кэролайн была великолепна. Может быть, когда-нибудь и я научусь этому.

Паже решил хотя бы выяснить ее мнение как профессионала, коль скоро они не могли поговорить по душам.

— Что скажешь о заключительных прениях? — спросил он.

Терри задумалась, словно представ перед дилеммой — подобрать слова, которым бы он поверил, и в то же время обойти молчанием то, о чем они говорить не могли.

— По-моему, они оба действовали так, как и должны были действовать. — Тереза помолчала; ей не нужно было объяснять Паже смысл этих слов. — Кэролайн была совсем другая, куда более эмоциональная, чем обычно. Наиболее сильными моментами ее речи были те, когда она дискредитировала Брукса и внушила присяжным, что Рики не заслужил ничего, кроме презрения. Если присяжные не испытывают к жертве ничего, кроме отвращения, в них легче заронить сомнение в том, что обвиняемый виновен.

Слова Терри, произнесенные холодно-бесстрастным тоном, заставили Паже вздрогнуть. Они лежали рядом в постели и говорили о ее муже, человеке, в убийстве которого его обвиняли. Крис молча протянул к ней руку.

На ветру скрипнуло окно. Спустя некоторое время женщина чуть слышно произнесла:

— Если хочешь, я могу остаться.

Ему и страстно хотелось удержать ее, и в то же время в душе он боялся ее присутствия.

— А как же Елена? — спросил он.

Он почувствовал на себе ее устремленный из темноты взгляд.

— С ней будет моя мать. Она сказала, что останется на ночь.

— Тогда побудь со мной. Мне очень хочется этого.

Она плотнее прижалась к нему — скорее подавая надежду, чем уступая спонтанному желанию. В это мгновение Паже словно заново пережил все, что было между ними.

— Конечно, я желал бы большего, — тихо промолвил он. — Но мне не хочется травмировать Елену.

Терри замерла, словно погруженная в себя.

— Я понимаю, — сказала она.

Больше они не произнесли ни слова.

Потом женщина незаметно уснула. А он так и не уснул. Когда же Крис посмотрел на часы, надеясь, что наступает утро, они показывали только три часа.

Оставалось еще шесть часов.

Около одиннадцати ему позвонила Кэролайн.

— Давай встретимся внизу, — предложила она. — Мне только что звонил помощник Лернера. Ему передали, что присяжные хотят его видеть.

— Они повисли, — вырвалось у Паже, внутри у него все оборвалось.

— Может быть, просто хотят еще проконсультироваться, — сказала Мастерс. — Однако надо спешить.

Когда Крис приехал, в зале суда уже толпились репортеры. Салинас тоже был там. Вскоре появились присяжные — строгие и молчаливые; Мариан Селлер и Джозеф Дуарте, прежде не упускавшие случая перекинуться парой слов, теперь избегали смотреть друг на друга. Луиза Марин что-то шепнула Селлер.

— Всем встать, — объявил секретарь при появлении Лернера.

Судья перевел взгляд с Салинаса на Кэролайн, потом обратился к жюри:

— Мне стало известно, что вы не смогли принять решения. — Он нашел глазами Джозефа Дуарте и спросил: — Это так, мистер староста?

Дуарте поднялся:

— Да, Ваша честь, голоса разделились поровну.