Терри почувствовала приступ тошноты.

— Она призналась вам, как это произошло?

Харрис покачала головой.

— Елена ничего не рассказывала мне. Но я совершенно уверена, что ее пытались растлить. И что, возможно, поэтому она чувствует себя виновной в смерти Рики: она считает себя плохой дочерью. Если дети чувствуют это, то принимают на себя ответственность за все, что бы ни случилось вокруг.

Тереза вдруг вспомнила слова Криса о том, что в глазах ребенка все происходящее вокруг касается его самого. Но теперь было поздно — и не к чему вспоминать, какой дурой оказалась она сама.

— Чем я могу помочь ей? — спросила женщина.

— Наберитесь терпения, — посоветовала Харрис. — Кто бы это ни был, я уверена, он предупредил Елену: если та кому-нибудь расскажет, случится нечто ужасное. Переживание собственного стыда мучительно для ребенка, так же мучительно, как сохранять что-то в тайне. В этом я вижу причину того, почему кукла отказывалась говорить с крокодилом.

— Она когда-нибудь расскажет вам? Или мне? Расскажет хотя бы, кто это был?

— Не знаю, — задумчиво произнесла Денис. — После того как она проделала это с куклой, я спросила, случалось ли с ней то же самое. Девочка отвернулась и больше не произнесла ни звука. Точно так же, как в тот раз, когда вы спросили у нее, дотрагивался ли до нее Карло.

Терри охватили отчаяние и гнев одновременно.

— Черт побери, она моя дочь. Неужели я ничего не могу сделать?

— Проводите с ней как можно больше времени. Прогресс уже в том, что посредством игры она обнаружила нам скрытую причину своей душевной травмы. Пройдет еще неделя — а может быть, и год, — прежде чем Елена будет в состоянии все рассказать вам или мне. — Взгляд Харрис выражал глубокое сопереживание. — Я понимаю, в последнее время вы только и делали, что ждали. Но больше мне нечего вам посоветовать.

Тереза молча встала. На мгновение перед ее мысленным взором предстала картина: Карло, держа за руку Елену, направляется с ней в парк. Единственное, чего она хотела сейчас, — увидеть дочь.

Она машинально попрощалась с Харрис и вышла.

— Всем встать! — объявил секретарь, и судья Лернер в последний раз занял свое место.

Он был мрачен. В зале в напряженном ожидании застыла журналистская братия; Виктор Салинас стоял, скрестив перед собой руки, и, казалось, лишь усилием воли заставлял себя ничем не выдать нетерпения. Кэролайн сидела рядом с Паже, затаив дыхание. Сам Крис чувствовал внутри странную пустоту; притихшие присяжные смотрели только на судью и, похоже, не замечали ничего вокруг.

«Они признали меня виновным», — пронеслось в сознании Паже.

Джозеф Дуарте молча поднялся; он был бледен и, казалось, стал меньше ростом.

— Я так понимаю, — обратился к нему Лернер, — вы приняли вердикт.

— Да, Ваша честь.

Лернер повернулся к бейлифу, обязанности которого выполнял помощник шерифа в форме, широкоплечий мужчина с роскошными усами.

— Прошу вас собрать у присяжных бюллетени голосования.

Дуарте протянул тому четыре листка бумаги, подписанные им как старостой бюллетени. По одному на каждый пункт обвинения — предумышленное убийство без смягчающих вину обстоятельств, такое же убийство, но со смягчающими вину обстоятельствами, простое убийство по внезапно возникшему умыслу и, наконец, непредумышленное убийство.