Крис усмехнулся:

— Он все прекрасно понимает. Надеется, что, если он продемонстрирует характер, я ему в конце концов помогу.

— Ты так и сделаешь?

— Разумеется.

Ярко светило солнце, предвещая прекрасный день.

Однако, как выяснилось по дороге, для занятий политикой это утро ничего хорошего не предвещало.

А ведь все складывалось прекрасно. Место для выступления было выбрано идеальное — ежегодный съезд Калифорнийского общества главных редакторов. Еще не будучи связанным никакими заявлениями о своем намерении баллотироваться в Сенат, Крис собрал небольшую команду консультантов и провел ряд встреч в редакциях центральных газет штата, не делая при этом никаких реверансов в сторону Джеймса Коулта-младшего. Тот дал всем понять, что поддержка Криса будет расценена как акт измены. Даже у Терри не было уверенности в том, не совершает ли Крис ошибку. Однако реакция на его действия оказалась по меньшей мере благожелательной: у Криса были деньги и прочная репутация, к тому же он представлял из себя слишком интересную и привлекательную фигуру, чтобы его можно было сбрасывать со счетов. Свое выступление Кристофер собирался посвятить реформе системы правосудия, то есть предмету, в котором разбирался как никто другой. И вдруг теперь, по дороге к Москонскому центру, они услышали по радио чудовищное сообщение: какой-то психопат, выведенный из равновесия судебной тяжбой об алиментах, с автоматом Калашникова в руках ворвался на территорию детского парка отдыха в Окленде и застрелил семерых детей, двое из которых были его собственными.

— Боже мой, — пробормотала Терри, которая вела машину. Крис молчал.

— Вот оно, хваленое право на хранение и ношение оружия, — наконец произнес он. — Наши свободы — это святое. Святое не тронь. А за ценой мы не постоим.

Терри показалось, что Паже произнес это как нечто обыденное, о чем говорил уже много раз.

— Однажды, — продолжал Крис, — мы с Уолли Мэтьюзом обсуждали тему моего выступления. Я предложил сосредоточить внимание на проблеме контроля за огнестрельным оружием. В ответ Уолли покачал головой. «Попробуй выдели это в выступлении, — сказал он. — Неприятностей не оберешься. Прежде всего со стороны производителей оружия и их лобби, а остальные скажут, что ты против законности и порядка». И, к несчастью, он прав.

Терри слушала его, не в силах вымолвить ни слова. Наконец они прибыли в Москонский центр.

В зале собралось около пятисот человек, преимущественно белых, среднего возраста. Не всех еще облетело страшное известие. Сидя в первом ряду, Тереза размышляла, когда Криса представляли аудитории, как он поведет себя в этой ситуации.

Повисла напряженная пауза, потом он начал говорить:

— Сегодня утром, как раз в то время, когда я корпел над текстом моего выступления, на территорию детского парка в Окленде вошел вооруженный автоматом человек и расстрелял семерых детей. Двое из них были его детьми, пятеро других просто подвернулись под руку. Все семеро мертвы.

По залу прокатился глухой ропот. Терри содрогнулась, услышав это сухое монотонное сообщение.

— Я подготовил неплохую речь, — продолжал Крис. — Это был вполне сдержанный обзор недостатков и пороков нашей системы уголовного права. Произнеси я сегодня эту речь, и моя цель была бы достигнута — я показал бы вам, что вполне гожусь на роль сенатора Соединенных Штатов. Как и большинство ораторов — даже из числа либералов, — затрагивающих тему преступности, я собирался лишь вскользь упомянуть о проблеме контроля над огнестрельным оружием. — Его голос выдавал скрытую иронию слов. — Уверен, это было бы лишним подтверждением моей политической зрелости.