My соскользнула со стола, пробежала через кухню и неожиданно бросилась на шею сестре.

— Ох, Фенела, пожалуйста, ну будь с ним поласковей, — зашептала My. — Ну, пожалуйста! Он такой славный, ведь правда?!

— Правда, My, ну, не приставай, слышишь! — отвечала Фенела, мягко отстраняя девочку. — Дай же мне раскатать тесто, а то вы все останетесь без обеда. Скоро уже одиннадцать! Пойди лучше посмотри, может быть, Саймону или сиделке нужно чем-нибудь помочь? Тетю Джулию, ручаюсь, ты уже спрашивала…

— Да, — кивнула My. — Но она занята. Письма пишет.

— Ладно, иди, я хочу побыть одна. По-моему, время сейчас неподходящее для задушевных разговоров.

— Что ж, как хочешь, — сказала My и вяло побрела прочь, что-то напевая себе под нос.

«Да-а-а… — подумала Фенела, — еще пару месяцев назад она немедленно ударилась бы в слезы из-за того, что я осадила ее. А теперь у малышки явно прибавилось уверенности в себе».

С одной стороны, это открытие порадовало Фенелу, но с другой — вызвало смутное ощущение потери. My всегда льнула к старшей сестре — доверчиво и нервно, с нежным трепетом, который давал Фенеле ощущение собственной значительности и необходимости в семье.

И вот теперь My становится самостоятельной, и хотя таким переменам нельзя не радоваться, но в то же время это открытие лишь усугубляло — чувство одиночества, терзающее Фенелу.

Девушка аккуратно выложила плетенку поверх яблочной начинки пирога и уже начала делать на тесте насечки ножиком, как вдруг до нее из коридора донеслись шаги. По характерному неловкому, прерывающемуся и шаркающему звуку она сразу же догадалась, кто это.

— Доброе утро, Ник, — приветствовала она мужа, не успел тот показаться в проеме двери. — Ты так неожиданно…

— Да, вчера вечером не удалось вас навестить, — пояснил он. — С самого утра и до полуночи пришлось крутиться на аэродроме. Правда, около десяти я все пытался дозвониться до тебя, но безуспешно.

— А! Теперь понятно. Кто-то говорил, что ему послышался телефонный звонок, — кивнула Фенела. — Но у нас в доме теперь вечно радиоприемник надрывается, орет на полную мощность, так что тебе остается винить только себя, не надо было дарить приемник Саймону. Хотя он, честно говоря, от него просто без ума.

— О, рад слышать!

Фенела осторожно приподняла противень с пирогом, торжественно пересекла кухню и засунула его в духовку.

— Знаешь, как это ни странно, но никогда бы не подумала, — заметила она, — что Саймон будет себя вести так… как он сейчас себя ведет.

— Ты хочешь сказать — так спокойно воспринимать свою внезапную слепоту? — уточнил Николас.

— Ну «спокойно» — не совсем то слово, — сказала Фенела, с легким лязгом захлопывая дверцу духовки. — Я бы назвала это «мужественно», и даже более того… Скорее, что-то вроде этакой подсознательной молодецкой удали, которая заставляет его вести себя так, чтобы, не дай Бог, никто не вздумал жалеть его. Он даже постоянно всякие шуточки отпускает по поводу своего беспомощного положения. Порой я и не знаю: то ли смеяться вместе с ним, то ли плакать…

— Да уж, чего-чего, а удали у твоего отца хоть отбавляй…

— Точно. Но тем не менее кое-какие перемены все-таки есть. Раньше ему всегда было глубоко плевать на мнение окружающих, творил, что взбредет в голову. А теперь я вижу, он нет-нет, да и задумается, а не обуза ли он, слепец, для близких, и явно старается не быть нам в тягость.