Мобильник, который между тем замолчал, опять дал о себе знать одиночным писком.

— Но она не хотела ничего об этом слышать. Или так, как она себе это представляла, или совсем никак. Бескомпромиссность, как повелось издавна, черт подери! — Риттер презрительно фыркнул. — Я ее убеждал, предлагал ей сделать из ее биографии роман. События в жизни Веры, все потери, победы, взлеты и падения женщины, которая испытала ход мировой истории на собственной шкуре. Из-за этого мы поссорились. Она категорически запретила мне заниматься поисками, запретила писать; она становилась все более подозрительной. А потом произошла эта история с ящиком. Я допустил ошибку, защищая Новака. Это было последней каплей. — Риттер вздохнул. — Дела у меня пошли довольно скверно. У меня не было больше никаких перспектив в плане приличной работы, хорошей квартиры и вообще будущего.

— Пока вы не женились на Марлен. После этого вы обрели все снова.

— На что вы намекаете? — вскочил Риттер, но его возмущение казалось неестественным.

— На то, что вы взялись за Марлен, чтобы отомстить вашей бывшей шефине.

— Что за глупости! — возразил он. — Мы встретились чисто случайно. Я влюбился в нее, а она — в меня.

— Почему тогда вы вчера не сказали нам, что женаты на дочери Зигберта Кальтензее? — Пия не верила ни одному его слову. По сравнению с элегантной темноволосой женщиной, которую они только что видели, невзрачная Марлен однозначно проигрывала.

— Потому что я не предполагал, что это имеет какое-то значение, — агрессивно ответил Риттер.

— Ваша личная жизнь нас не интересует, — вмешался Боденштайн. — Что вы можете сказать о ваших встречах с Гольдбергом и Ватковяком?

— Мне нужна была от них информация. — Риттер, казалось, испытал облегчение от того, что они сменили тему разговора, и бросил на Пию враждебный взгляд, чтобы после этого ее полностью игнорировать. — Некоторое время тому назад ко мне обратились с вопросом, не хочу ли я написать биографию. Разумеется, о реальной жизни Веры Кальтензее, со всеми грязными подробностями. Мне предложили очень большие деньги, информацию из первых рук и шанс на месть.

— Кто это был? — спросил Боденштайн.

Риттер покачал головой.

— Я не могу вам сказать, — ответил он. — Но материал, который я получил, был первоклассным.

— Какой именно?

— Дневники Веры за период с 1934 до 1943 года. — Риттер свирепо улыбнулся. — Подробная дополнительная информация обо всем, что Вера непременно хотела сохранить в тайне. При чтении я наткнулся на массу несоответствий, но одно мне теперь стало ясно: Элард никак не может быть сыном Веры. У автора дневников до декабря 1943 года, собственно, не было ни жениха, ни поклонника, до этого времени она даже еще не имела половых контактов, не говоря уже о ребенке. Но… — Он сделал эффектную паузу и посмотрел на Боденштайна. — Старший брат Веры Элард фон Цойдлитц-Лауенбург имел любовную связь с молодой женщиной по имени Викки, дочерью управляющего поместьем Эндриката. В августе 1942 года у нее родился сын, которому при крещении дали имя Хайнрих Арно Элард.

Боденштайн оставил эту новость без комментариев.

— И что же дальше? — спросил он.

Риттер был заметно удивлен отсутствием восторга.

— Дневники были написаны левшой, в то время как Вера правша, — сделал он лаконичное заключение.