Если в нем действительно запрограммирована некая акция, которая будет запущена двадцатого, в нашем распоряжении менее шестнадцати часов, и за это время необходимо установить, что это за акция.
‑ Где Мудин? ‑ спросил Ханссон.
Валландер допил кофе и встал:
‑ Я съезжу за ним. Всё, за работу.
Когда они выходили из кафетерия, Анн‑Бритт хотела было заговорить с комиссаром. Но он жестом остановил ее.
‑ Не сейчас. Мне нужно съездить за Мудином.
‑ Где он?
‑ У хорошей знакомой.
‑ А что, больше некому за ним съездить?
‑ Почему? Но мне надо подумать, как нам лучше всего спланировать этот день и что означает смерть того человека.
‑ Об этом я и хотела поговорить.
Валландер остановился в дверях:
‑ Даю тебе пять минут.
‑ Мне кажется, никто не задал самого важного вопроса.
‑ А именно?
‑ Почему он застрелил себя, а не тебя.
Валландер заметил, что голос его звучит раздраженно. И он действительно чувствовал раздражение. Досадовал на всё и на всех. И не скрывал этого.
‑ С чего ты взяла, что я не задавал себе этого вопроса?
‑ Если б задавал, то сказал бы на совещании.
Дотошная чертовка, подумал он. Но вслух не сказал. Все ж таки существовал незримый предел, который он не мог преступить.
‑ К чему ты клонишь?
‑ Меня там не было. Я не знаю, как все складывалось и что, собственно, произошло. Но у такого человека должна быть серьезная причина, чтобы покончить с собой.
‑ Почему ты так считаешь?
‑ Кой‑какого опыта я с годами набралась, тебе не кажется?
Валландер невольно впал в нравоучительный тон:
‑ Вопрос в том, есть ли от него польза в данном случае. Этот человек предположительно совершил как минимум два убийства. И не задумываясь совершил бы третье. Что за этим стоит, мы не знаем. Но он явно не ведал пощады. И был необычайно хладнокровен. По‑азиатски хладнокровен, быть может. Что бы это ни значило. Он слышал вертолет. И понимал, что ему не скрыться. Мы подозреваем, что происходящее ‑ дело рук фанатиков. В конце концов, возможно, одержимость и заставила его покончить самоубийством.
Анн‑Бритт хотела что‑то сказать. Но Валландер уже вышел в коридор.
‑ Мне надо съездить за Мудином, после поговорим. Если к тому времени наш мир не рухнет.
Из управления Валландер выехал без четверти девять. Он торопился. Дождь перестал, порывистый ветер быстро разгонял тучи. Воскресный день, шоссе пустынно, и комиссар гнал на полной скорости. Где‑то между Рюдсгордом и Скурупом он задавил зайца. Пытался объехать его, но зверек угодил‑таки под заднее колесо. Валландер видел, как он лежит на дороге, дергая лапой, но не затормозил.
Остановился он только возле виллы в Егерсру. Было без десяти десять. Эльвира Линдфельдт открыла, едва он позвонил в дверь. Валландер сразу увидел Роберта Мудина, который пил на кухне чай. Эльвира была полностью одета, но ему показалось, она устала и вообще какая‑то другая, не как при последней встрече. Впрочем, улыбка у нее все та же. Она хотела предложить кофе. Валландер мечтал о чашке кофе, но отказался. Времени нет. Эльвира настаивала и, взяв за локоть, чуть не силком отвела его на кухню. Валландер заметил, что она украдкой бросила взгляд на часы, и мгновенно насторожился. Хочет его задержать, только ненадолго. Ждет еще чего‑то. Или кого‑то. Он еще раз поблагодарил и велел Мудину собираться.
‑ Торопливые люди внушают мне тревогу, ‑ посетовала Эльвира, когда Мудин вышел из кухни.
‑ Вот ты и нашла у меня недостаток, ‑ сказал Валландер. ‑ Но как раз сегодня ничего с этим не поделаешь. Мудин нужен в Истаде.
‑ Почему такая спешка?
‑ Нет времени объяснять. Нас несколько тревожит двадцатое октября. То бишь завтрашний день.
Невзирая на усталость, Валландер отметил, что по ее лицу скользнула легкая тень беспокойства. |