— Вот как? Значит, другие…

Человечек быстро-быстро закивал, ужасно довольный моей понятливостью:

— Да! Мы — Семь Других Гномов.

— Хорошенькое дело! — сказал Снаркс. — Других… Не хочет ли он этим сказать, что в окрестностях есть еще кто-нибудь в этом роде?

— А тебе-то что? — огрызнулся угрюмый.

— Проклятие! — ответил ему Хендрик, сделав несколько предупреждающих пассов Головоломом.

— Погодите, погодите! — взмолился вежливый человечек, ломая руки. — Мудрейшие и достойнейшие гости, по сравнению с которыми мы всего лишь черви, пресмыкающиеся в грязи! Умоляю вас разрешить мне представить наконец моих бедных и неразумных друзей! Сделайте такое одолжение! Буду вам вечно признателен!

— Итак? — поторопил его я, вовсе не будучи уверен в том, что хочу вечной признательности или любого другого вечного чувства от этого угодливого субъекта. Тем не менее мне показалось, что, не претерпев мук знакомства с ним, нам никогда не добраться до Матушки Гусыни. И я попросил его продолжать.

— О, я припадаю к вашим стопам! Я вам так благодарен! Хоть я — всего лишь грязь, покрывающая вышеуказанных червяков, которые, как я уже сказал, ползают у вас под ногами… Впрочем, позвольте мне наконец представить вам моих друзей…

— Сколько можно одно и то же талдычить? — рявкнул угрюмый.

Угодливый указал на него ручонкой и сказал:

— Это Грубый. Как благородные господа уже поняли, он вполне оправдывает свое прозвище.

— Теперь моя очередь!

Наш собеседник кивнул на гнома, стоявшего слева от Грубого, и сказал:

— Это Раздражительный.

— А почему меня так кратко представляют? — заныл тот.

— На твоем месте я не обращал бы на них внимания, — сказал гном, стоявший еще левее Раздражительного. — Лично я вообще не хочу иметь с ними ничего общего! — Он задрал нос и отвернулся.

— Это Заносчивый, — пояснил первый гном.

В этот момент другой гном налетел на Заносчивого сзади.

— Да смотри же ты, куда лезешь! — заорал тот. — И почему я должен так жить? — И гном задрал нос еще выше, к самым небесам.

Гном, который нас знакомил, положил руку на плечо наткнувшемуся на Заносчивого. Тот часто моргал и, казалось, был совершенно неспособен сфокусировать взгляд на чем-нибудь.

— А это Рассеянный.

— А? — спросил тот, а потом добавил: — А-а! Первый гном указал на троих, что стояли сзади:

— А это, конечно же, Унылый, Шумный и Болезненный.

Унылый застонал, Болезненный закашлял, Шумный что-то уронил.

— Ах, глубокоуважаемые господа! — воскликнул гном, как будто он только что до этого додумался. — Я ведь не позаботился представить вам свою собственную жалкую, глупую и пренеприятную персону! — Он низко склонился и поцеловал пыль у моих ног. — О, великодушнейшие, чудеснейшие, просвещеннейшие господа, стоящие надо мною так высоко, что я для них — не больше булавочной головки, да что там булавочная головка, не больше…

— Давай закругляйся! — не выдержал Грубый.

— Ах! — Человечек распрямился, расплылся в улыбке, однако в глаза мне не смотрел, — Так вот, господа, я — не кто иной, как Льстивый.

— Я так и думал! — заметил Снаркс.

— Да уж, — сказал я.