|
Тут же сыскался парень, некий Николо иль Бараттьере, который это сделал ― хотя и уронил одну из колонн в канал ― но затем он потребовал глаз в качестве платы. Другими словами он потребовал, чтобы неопределённость ― азартная игра ― была узаконена в районе площади, в фокусе внимания сестер. Дожу пришлось сдержать свое обещание, но чтобы воспрепятствовать этому, он построил неподалеку тюрьму, и между колонн начали свершаться казни. Кровь, свежепролитая кровь, очевидно, весьма хорошая замена утраченному глазу. Конечно, теперь здесь уже довольно давно никого не казнят.
Шелли упорно не желал считать все сказанное бессмыслицей. ― Но каким образом кровь помогает Грайям видеть? Байрон развернул своего коня обратно и тронул его с места. ― Сейчас я всего лишь цитирую священников ― я знаю, что ты думаешь о священниках ― но они сказали, что кровь содержит… э-э, полный, всеобъемлющий план, проект человека, которому она принадлежит. Так что нет ничего… ― Так вот зачем им нужно пить человеческую кровь, ― возбужденно прервал его Шелли. ― Для того чтобы принять человеческий вид. Они не могут сделать этого без плана, проекта, содержащегося в крови. Если бы они пили лишь животную кровь, то могли бы превращаться только в животных. Байрон несколько раздраженно пожал плечами. ― Может быть. В любом случае, в крови нет места изменениям ― другими словами, нет никакой неопределенности. Она весьма наглядно олицетворяет собой предопределение. Семя же наоборот ― олицетворение неопределенных потенциальных возможностей. Словом, если бы ты занялся с женщиной сексом прямо между колонн, они бы стыдливо потупили взор. Он расхохотался и пришпорил лошадь. ― Интересная мысль, может, стоит попробовать? Шелли покачал головой. ― Как австрийцы могут желать восстановить глаз и снова ввергнуть всех в подобное животному рабство в тисках механической обусловленности. ― Ну, пожалуй, это можно понять, если вспомнить, что они предположительно доставили сюда древнего представителя правящей династии Габсбургов ― этого старикана по имени Вернер, который, очевидно, провел восемь столетий в зимней спячке в Габсбургском замке в северной Швейцарии. Они хотят сохранить его живым еще несколько веков, а медицина и продлевающая жизнь магия гораздо лучше работают вблизи Грай ― при условии, что они не спят и уделяют окружающему свое острое как лезвие бритвы внимание. Австрийцы, должно быть, изрядно тогда повозились, переправляя его на юг через Альпы, после того как приобрели Венецию. ― Я, ― Байрон неестественно рассмеялся. ― Думаю, они везли его запакованным в лед. Шелли пожал плечами. ― Ну хорошо. Но, возвращаясь к тому времени, когда Венеция была республикой ― почему Дожи хотели чтобы колонны имели глаз? Дожи всегда были врагами Габсбургов. ― Грайи, владеющие глазом, способствуют застою, Шелли, ― раздраженно ответил Байрон. ― Каждый правитель желает сохранить status quo. И я не считаю, что это так уж плохо. Эти твои поля расширенных возможностей звучат для меня словно… та безвидная тьма, что царила над бездною, прежде чем Бог изрек «Да будет свет». ― Может быть, так оно и есть ― может быть, бог намерено ограничил нас, чтобы мы не могли стать чем угодно, всем тем, о чем не смеем даже мечтать. Религия определенно идет по его стопам. Без ее оков, человеческий род был бы свободен…. Байрон со смехом произнес ― Ты ничуть не изменился Шелли. Я признаю, что со стороны природы было жестоко, позволить человеку осознавать себя. Смерти приходится разлучать каждого из нас с его воспоминаниями и всем, к чему он ― хоть и без всякой для себя пользы ― стремился всю жизнь. И мы постоянно живем в тени этого нестерпимого знания. Но так уж устроен этот мир ― и не нужно винить в этом священников и религию. |
