Даже сэр Оливер начал терзаться сомнениями. Он и сам уже потихоньку склонялся к выводу, что Саммервилль действительно спешит на юг, чтобы соединиться с армией короля Дэвида. Однако Саммервиллю палец в рот не клади, этот мерзавец умен и хитер, как старый лис; кто знает, что он задумал – и Одрис ведь предупреждала… Сэр Оливер мерил шагами стену и видел с нее то же, что и все остальные. Саммервиллю, конечно, могли дать настолько строгий приказ, что он вынужден был махнуть рукой на Джернейв, но Одрис… Сэр Оливер встряхивал головой и чертыхался сквозь зубы: только такой старый дурак, как он, и может прислушиваться к лепету перепуганной до слез сопливой девчонки, но так и не решался почему то ни отменить ранее отданные распоряжения, ни, с другой стороны, настоять на точном их исполнении. И тем более не находил он себе места, потому что чувствовал себя не совсем здоровым. Его дважды ранили во время вылазки – мечом распороли левое бедро и стрелой задели плечо. Пустяковые, казалось бы, царапины, но он испытывал непреодолимое желание попросить Одрис заняться ими, хотя прекрасно понимал, что нужды в этом никакой нет: приходилось, бывало, и хуже, но ведь обходился как то без ее помощи.

Уже и следующий день клонился к вечеру, а дождь моросил по прежнему и униматься, похоже, вовсе не собирался. За час до ужина сэр Оливер решил, наконец, что пошлет гонцов на стены – хватит понапрасну мучить людей, пусть выставят дозорных, а сами спустятся вниз и отыщут укрытие кто где сможет. Многие, он знал, уже так и сделали, не дожидаясь его разрешения. Во дворе появились слуги с тележками, нагруженными хлебом, сыром, бочонками с элем; сэр Оливер наблюдал молча за ними, как они размещали их вдоль стены, чтобы подготовиться к раздаче пищи. «Вот с ними и надо было отправить распоряжение, уныло подумал Оливер, и те, кто честно несут службу, смогли бы сесть за стол под крышей, как и те, которые смеются сейчас втихомолку над ними. Ладно, хоть поспят в сухом месте, это тоже немало, решил он, после ужина проедусь сам по периметру под стенами. Тех, кого застану на посту, пошлю отдыхать, тем же, кто самовольно спустился вниз, придется вместо них помокнуть под дождем».

Если бы дождь прекратился, сэр Оливер, быть может, прислушался бы все же к дурному предчувствию и вновь изменил решение. Но когда сумерки окончательно сгустились, небесные хляби разверзлись, заливая замок чуть ли не ливнем. Что ж, сэр Оливер не стал менять решения, но, отправив людей отдыхать, сам так и не сумел уснуть – на сердце лежала такая тяжесть, что о сне не могло быть и речи. Незадолго до полуночи он окончательно сдался – разбудил конюха, приказал ему оседлать коня и направился к северному участку стены, чтобы своими глазами убедиться в том, что ненадежные ее защитники, пусть спустя рукава, но несут все же службу. Дождь прекратился – ливень, вероятно, истощил небесные водные запасы, но в воздухе стоял такой густой, влажный туман, что лошадь сэра Оливера сбилась с хорошо знакомой ей дороги. Сам он вряд ли заметил бы это, если бы не обратил внимания на то, что чавкающий топот лошадиных копыт по грязной мостовой сменился вдруг более глухими звуками.

Сэр Оливер выругался вполголоса: этот чертов туман не только затягивал все вокруг плотной мутной пеленой, сквозь которую не видать было ни зги, но и заглушал все звуки. Он хотел уже было тронуть поводья, чтобы вернуть коня на истинный путь, но вдруг насторожился. Почему не слышно окриков дозорных со стены – неужели спят, скоты этакие, вповалку где нибудь в караулке? Сэр Оливер поднес раструбом ко рту руки и зычно крикнул, в ответ немедленно откликнулись, но облегчение, испытанное им после этого, оказалось слабым и очень недолгим. Его рот пересох, а сердце билось, словно птица в клетке. Никогда еще за всю свою долгую жизнь Оливер не чувствовал себя столь напуганным, – а ведь причины бояться не было, вообще не было.

Молнией сверкнувшая в голове мысль мгновенно расставила все по местам и вырвала его из тисков ужаса, вместо того чтобы погрузить в бездну отчаяния.