— Если Литва узнает про ваши художества, а он непременно узнает… От вас и мокрого места… Он вас… У него… Вы даже не представляете, какие у меня связи… — Юля стала сбиваться, губы ее часто-часто задрожали, и Прилепина поняла, что запас прочности девушки подходит к концу. — Если вы хотя бы пальцем ко мне прикоснетесь, вас… вы…
Всё! Из глаз предательски брызнули слезы, и у Юли началась истерика.
— Юлия Валентиновна, вы же сами прекрасно понимаете, что спать с боссом еще не означает иметь связи, — насмешливо посмотрел на нее Зеча. — Связи начинаются, минимум, тогда, когда босс делает вам предложение. Так что это вам только кажется, что у вас имеются полезные связи. А на самом деле вас просто трахают. К тому же пока я не собираюсь… э-э…трогать вас пальцем.
— А чего? Лично я бы здесь кое-где потрогал, — не согласился с приятелем Бугаец. — Именно что пальцем. Беседы о высоком — это, конечно, все здорово, но нахвата все равно хочется.
— Что ж, и это возможно, мой друг Горацио. Но позже. А пока, с вашего, Юлия Валентиновна, позволения, мы потрогаем вашу подругу. Как вы считаете, какое ухо ей сначала отрезать — левое или правое? — Порывшись в тумбочке, Зеча отыскал «казенный» столовый нож и критически осмотрел находку. — Туповат, конечно. Ну да, терпение и труд всё перетрут.
Юля набрала в легкие побольше воздуха и:
— По-мо-ги-т…
Оперативно среагировав, Бугаец ударил девушку под дых, и Юля, захлебнувшись собственным криком, зашлась в приступе рвущего горло кашля.
Более-менее восстановить дыхание ей удалось лишь через несколько минут.
— Оклемалась? Вот и славно. Не кричи больше, ладно? А то я этих повышенных децибелов физически не переношу. Это у меня после контузии началось. Так на чем мы остановились?
— На выборе уха, — подсказал Бугаец.
— Ах да!
С ножом в руке Зеча медленно подошел к Ольге, зрачки которой расширились от ужаса едва ли не вдвое. Она начала судорожно мычать, мотать головой, но Зеча сначала левой рукой властно «зафиксировал» голову, а затем правой откинул с уха «мешающую» прядку волос.
— Дай мне какую-нибудь тряпку, а то сейчас столько кровищи набежит! Вымажусь весь, как продавец в мясной лавке.
Бугаец сорвал с кровати покрывало и пристроил его на Ольге на манер салфетки в ресторане. Зеча оттянул Ольгино ухо, занес над ним нож…
— Не надо… Я… Я скажу где деньги, — простонала Нежданова, сдаваясь.
— Вот это уже теплее. Слушаю!
— Они… они… В металлическом ящике… Он… он…
— Что он? Ну же, Юлия Валентиновна, рожайте быстрее!
— Он… он… закопан…
— Сундук на дубе. В сундуке — утка. В утке — заяц. А заяц где? Ну!
— Не понял?!!! — обалдело вскинул голову Бугаец, меняясь в лице.
Зеча перехватил его взгляд и обернулся: за балконным окном белели сброшенные откуда-то сверху, перехваченные узлом простыни. В следующую секунду по этим простыням стали спускаться одновременно две пары ног в бутафорских, как показалось Зече, сапожищах. Причем из-за голенищ каждого левого сапога выглядывала «фирменная» казачья нагайка, а из-за голенищ правых торчали горлышки водочных бутылок.
Пока Зеча переваривал увиденное, на балкон лихо спрыгнули сами обладатели сапог — земляк Неждановой Коля Котин и предназначавшийся Ольге Митрич. Последний первым просочился в номер и зычно пробасил заранее заготовленную прибаутку:
— Девчонки! Казак смотрит прямо — не пройдет динамо… Э-э?! — Митрич с изумлением заозирался по сторонам: одна девушка рыдает навзрыд, другая — связана, да к тому же еще и с кляпом во рту. |