Изменить размер шрифта - +
 — Ну и кого наебать хотели?

— А что такое? — заинтересовался Фрязин.

— Да вон, смотрите, — и «идущий вперед» сунул ему под нос раскрытые страницы. Фрязин прочитал про себя: «С Кузнецкого моста я заехал в кондитерскую на Тверской и, хотя желал притвориться, что меня в кондитерской преимущественно интересуют газеты, не мог удержаться и начал есть один сладкий пирожок за другим. Несмотря на то, что мне было стыдно перед господином, который из-за газеты с любопытством посматривал на меня, я съел чрезвычайно быстро пирожков восемь всех тех сортов, которые только были в кондитерской».

Фрязину тут же захотелось теплого пирожка с мясом, повидлом или пусть даже с капустой, но понять он ничего не понял.

— И что? — спросил он. — Про пирожки.

— Не про пирожки, а Льва Толстого книга, «Юность».

— А что, Толстого не велено менять?

— Толстого не велено. Пелевина — велено, только Пелевина не осталось, а эти ферты где-то обложки, блядь, берут и всякую хуйню в них запихивают.

— Протестую! — сказал мужчина в очках. — Толстой не это самое!

— Не что? — спросил Фрязин.

— Ну… не оно. Не как гражданин сказал.

— Не хуйня, что ли? — спросил «идущий в зад».

— Не она, — кивнул мужчина в очках.

— Ну пусть не хуйня ваш Толстой. А что Пелевин-то ваш пишет?

— А Пелевин — вот, — с этими словами «идущий вперед» достал из кармана еще одну другую книжку и сунул точно так же под нос Фрязину. Тот прочитал про себя: «Портьера у входа колыхнулась, и оттуда высунулся человек в косоворотке. Он щелкнул пальцами куда-то в темноту и кивнул на наш столик, потом повернулся к нам, отвесил короткий формальный поклон и исчез за портьерой. Тотчас откуда-то вынырнул половой с подносом в одной руке и медным чайником в другой (такие же чайники стояли на других столах). На подносе помещалось блюдо с пирожками, три чайных чашки и крохотный свисток».

— Опять про пирожки, — растерянно сказал он, глядя то на «идущего в зад», то на мужчину в очках. «Идущий в зад» посмотрел на книжку, перечитал, где Фрязин показал ногтем, и пожал плечами:

— Странно. А ну-ка, дайте посмотрим Толстую.

— Ты ж сказал, Толстого.

— Толстой — то писатель. А Толстая — то… Ну, тоже писательница вроде как. Только ее велено того, жечь. А Толстого — нет. Вот, читайте сами, — он выудил обгорелую книжицу и поднес ее Фрязину на кочерге. Покидав горячее с ладони на ладонь (кстати снова вспомнилась картошка из костра), Фрязин пролистнул места поподжаристее и прочитал:

— «А в другой горнице стол накрыт. И-и-и-и-и! — чего только нет на столе на том! От одного края до другого — миски, миски, блюда всякие, котлы да тарелки! Пирожки без счету, блины-оладьи, пампушки витые, кренделя, вермишель разноцветная!» Слушай, ты объясни мне — вы что, про пирожки все сжигаете? А кто велел?

Мужчина в очках дурно захихикал.

— Кто велел, кто велел! — взъерепенился было «идущий вперед», но вспомнил, что Фрязин не кто-то с горы, а ВОПРАГ, и мирно завершил: — Указание такое. Вы понимаете.

— Понимаю, — добродушно сказал Фрязин. — Значит, ты вот, очки, его надуть хотел. За какого-то сраного Толстого под видом Пелевина книжку выменять.

— Хотел-хотел! — согласился «идущий вперед». Мужчина в очках притих, озираясь.

Быстрый переход