Когда зазвонил телефон, я уже знал, кто это: мама. В день моего рождения она всегда звонила в половине девятого. Я родился вечером, во время очередной серии «Мелроуз-Плейс», и до меня мама не пропускала ни единого эпизода этого слащавого сериала об избалованных голливудских детишках.

Она родила меня, будучи моложе всех снимавшихся там актеров.

– Привет, мам, – ответил я на звонок.

– С днем рождения, милый. Только, пожалуйста, не выпивай сегодня двадцать один шот.

Я рассмеялся.

– Обещаю, двадцать один – не буду. И даже двадцать не буду. Остановлюсь, пожалуй, где-то на девятнадцати.

– Не смешно, Хартли. От этого умирают.

– Я не стану напиваться. Честное слово. – Выпью всего полбутылки шампанского.

– Будь осторожен, сын. Я тоже когда-то была молода.

– Мам, ты и сейчас молодая. – Ей и сорока пока не было, должно было исполниться только весной.

Она рассмеялась.

– Я люблю тебя, Адам Хартли.

– Я тебя тоже, мам.

Мы повесили трубки, и я, начиная ощущать нетерпение, снова посмотрел на часы. Стася приземлилась в JFK еще днем, но задержалась в городе, чтобы выпить на прощание с однокурсниками. Я спрашивал, когда ее ждать, но она ответила, что не знает.

Стася часто проделывала похожие трюки, причем – я в этом не сомневался – умышленно. Она была из тех девушек, которые понимают, насколько ценно быть недоступной. Черт, она практически изобрела подобное поведение. Хуже того – ее приемы срабатывали. Ожидая ее, я всегда задавался вопросом, уж не решила ли она меня бросить. К ней влекло отчасти из-за того, что я знал: она должна быть недостижимой. Я хотел ее в той же манере, в какой она хотела свое дизайнерское шмотье – потому что оно продавалось только в Италии, и больше нигде. Следовательно, она была обязана заполучить его и продефилировать в нем перед всеми.

Фак. Забудьте, как это характеризовало ее. Как это характеризовало меня?

Я встал и начал расхаживать из угла в угол, что с гипсом было непросто. Тук. Тук. Тук. Сегодняшний вечер был полным идиотизмом.

Будет так странно увидеть Стасю впервые за месяцы. Конечно, я с нетерпением ждал нашей встречи, поскольку на расстоянии Стася и близко не была такой притягательной, как рядом. Если честно, я слегка беспокоился насчет возобновления наших с ней отношений. Она была словно песня, слова которой я подзабыл. Чтобы вспомнить, почему они мне понравились, нужно было услышать их вновь.

Вот только с песнями так не бывает. Даже если забываешь слова, то в сердце остается мелодия.

Черт. Я чересчур много думал. И рядом не было никого, чтобы остановить меня. Шло время, и предвкушение начало превращаться в разочарование. Я понял, что Стася уже не приедет, и в душе был не особенно удивлен. Что самое странное, из-за этого я почувствовал засранцем себя. Как будто я был обязан испытать больший шок. Как будто должен был сильнее переживать.

Так что, когда от Стаси наконец-то пришло сообщение, его содержание оказалось довольно-таки удручающим: «Извини, Хартли, но я застряла тут на весь вечер…»

Бла-бла-бла.

Мне понадобилось секунды три на то, чтобы отшвырнуть телефон и подняться. Через коридор, совсем рядом, находился человек, которого мне хотелось увидеть, – человек, с которым мне всегда было легко. Недолго думая, я подхватил бутылку и направился к двери.

В момент, когда Человек в черном протянул Виццини отравленное вино, я услышала, как дверь в нашу комнату отворилась. Решив, что это Дана, я не стала оборачиваться или садиться. Но вместо ее обычного «привет» услышала характерный стук костылей по деревянному полу.