— Вот ерунда-то! — замахал руками командир первого батальона. — А в нашем уставе разве ничего не говорится о танках и авиации? Все ведь дело в том, что мало у нас техники.

— Мало, мало, — усмехнулся Ларионов. — Восточная поговорка гласит: сколько ни повторяй сахар, сахар, во рту сладко не будет… Не об этом идет речь. Устав нас учит, что можно создать непреодолимую оборону. Мы так и делаем, как он учит, а начнет немец наступать — все трещит по швам. Значит, не так ее надо строить, а по-другому…

Канашов внимательно слушал разгоравшийся спор, давая всем высказаться. Перед ним стояла ответственная задача — не просто примирить спорящих или ответить на волнующие вопросы, а убедить тех и других, как воевать правильно, грамотно, учитывая боевой опыт. Надо, чтобы эти люди — командиры и политработники, которые несли ответственность за руководство и жизнь нескольких сотен бойцов, сержантов и командиров, прониклись непоколебимой уверенностью сами и убедили своих подчиненных, что задачи, поставленные командованием дивизии, выполнимы. Тогда и укрепление обороны, которым они занимались сейчас в тяжелых условиях зимы, и инженерное оборудование второй позиции, над которой они бьются второй месяц, приобретет для них главную цель жизни.

Канашов понимал, что в нашей военной науке, существовавшей до Великой Отечественной войны и на теории которой были созданы и боевой и полевой уставы, по-видимому, имелись пробелы. Война вносила каждый день свои новые требования и изменения. Значит, сама жизнь подсказывала необходимость пересматривать некоторые положения, уставов. «Вот оно, самое больное место, о котором мы обменивались накануне мнением с Шароновым…» Но в то же время комдив ясно отдавал себе отчет, что в этом деле нельзя брать все на себя. Иначе эта отсебятина внесет анархию в действия командиров, подорвет авторитет воинских уставов и в конечном счете не принесет пользы подчиненным. Если и было так, что он учился у младших по служебному положению и званию командиров и солдат, если он и использовал их и свой боевой опыт, то это он делал отнюдь не из желания самолюбия и жажды собственной славы. Ему казалось, что нельзя было идти поперек того, что выдвигала сама жизнь. «Как же поступить теперь?» Несколько десятков глаз смотрели на него с нетерпением и ждали ответа. Канашов то хмурился, то светлел лицом, поправляя левой рукой шевелюру. Потом обвел всех взглядом и остановился на Шаронове.

— Мы, товарищи, собрались здесь с вами не на лекцию. Нет у нас для этого времени. Но война поставила перед нашей армией новые задачи, которые должны решать и мы с вами, выполняя свой долг перед Родиной. Если мы их решим, будем бить насмерть врага. А не решим — будем сами биты… И это заставляет меня высказаться по вопросам, о которых вы здесь спорили. Спорить и думать нам всегда полезно. И выводы делать, что верно, а что просто заблуждение. Боевой и полевой уставы наши не устарели, товарищи. Написаны они были на основе современной и передовой советской военной науки. — Комдив тронул левой рукой подбородок, прищурился. Все следили за ним с напряженным вниманием. — Но война показала, что некоторые положения уставов разработаны были только теоретически. Слабым местом в боевой подготовке наших войск была неправильная организация противотанковой обороны. Вот к примеру… Устав наш требовал, чтобы оборона создавалась как противотанковая, но главной задачей считалось уничтожение пехоты противника. А это ошибка. Мало мы перед войной проводили учений, на которых бы обучали этому командный состав и бойцов.

— Как нас учили, так и мы учили, — сказал командир первого батальона.

— Конечно, да и условностей было много в обучении, — подтвердил командир полка Бурунов.