|
– Страшно было пробираться? – спросил Богарёв. – Да чего мне бояться? – усмехаясь, сказал красноармеец. – У меня душа дешёвая, как ба-лалайка, я за неё не боюсь, я ей цену положил – пять копеек. Чего же за неё бояться? – Будто так? – серьёзно спросил Богарёв. – Будто так? Красноармеец, усмехаясь, молчал. Первое письмо было из Еревана – Бабаджаньяну. Богарёв посмотрел на обратный адрес – письмо пришло от жены Бабаджаньяна. Командиры рот Овчинников и Шулейкин, политрук Махоткин, быстро перебирая письма, негромко говорили: «Этот есть… убит… убит… этот есть… убит…» – и откладывали письма убитым в отдельную стопку. Богарёв взял письмо Бабаджаньяну и пошёл к его могиле. Он положил письмо на могиль-ный холм, прикрыл его землёй, придавил сверху осколком снаряда. Долго простоял он над могилой комбата. – Когда же ко мне придёт твоё письмо, Лиза? – спросил он вслух. В три часа утра пришла коротенькая шифровка по радио. Командующий армией благода-рил бойцов и командиров за мужество. Потери, нанесённые ими немецким танкам, огромны. Они блестяще выполнили задачу и задержали движение мощной колонны. Остаткам батальона и артиллерии предложено было отходить. Богарёв знал, что отходить некуда: разведка донесла о ночном движении немцев по просё-лочным дорогам, пересекающим большак. С тревожными вопросами подходили к нему командиры. «Мы в окружении», – говорили они. После гибели Бабаджаньяна он один должен был решать. Фразу, которую любят часто го-ворить на фронте: «Я познакомился с обстановкой и принял решение», даже в тех случаях, когда речь идёт о ночёвке или обеде, теперь впервые торжественно произнёс Богарёв, обращаясь к ко-мандирам и политрукам, собравшимся в блиндаже. Он внутренне подивился, проговорив эти слова, и подумал: «Вот бы Лиза меня увидала». Да, часто хотелось ему, чтобы Лиза посмотрела на него. – Товарищи командиры, решение моё таково, – сказал Богарёв, – мы отходим в лес. Там мы отдохнём, организуемся и с боем пробьёмся к реке для переправы на восточный берег. Своим заместителем назначаю капитана Румянцева. Выступаем мы ровно через час. Он оглядел утомлённые лица командиров, суровое, постаревшее лицо Румянцева и совсем другим голосом, напомнившим ему самому довоенную Москву, сказал: – Друзья мои, так кровью и огнём куётся наша победа. Почтим вставанием погибших в се-годняшнем бою наших верных друзей – красноармейцев, политработников и командиров. XIV. В штабе фронта Штаб фронта стоял в лесу. В шалашах и крытых зеленью землянках жили сотрудники опе-рагивного, разведывательного отделов, Политуправления и фронтового интендантства. Под гу-стым орешником стояли канцелярские столы, посыльные ходили сказочными тропинками, по-крытыми жолудями, и наливали в чернильницы чернила. По утрам треск пишущих машинок под влажной от росы листвой заглушал пение птиц; меж густых зарослей: видны были белокурые женские головы, слышался женский смех и мрачные голоса канцеляристов. В сумрачном высоком шалаше стояли огромные столы с картами, вокруг шалаша ходили часовые, караульный у входа накалывал разовые пропуска на гвоздик, прибитый к старой дуплистой осине. Ночью гнилые пни светились голубоватым светом. Штаб всегда жил своей неизменной жизнью, – помещался ли он в старинных залах польского вельможи, или в избах большого села, или в лесу. А лес жил своей жизнью: белки делали зимние запасы и, озоруя, роняли на головы машинисток жолуди, дятлы долбили древесину, выколачивая червей, коршуны прочёсывали вершины дубов, осин, лип, молодые птицы пробовали силу своих крыльев, многомиллионный мир рыжих и чёрных муравьев, жуков-носорогов, жужелиц спешил и работал. Иногда в ясном небе появлялись «Мессершмитты», они кружили над лесным массивом, высматривая войска и штабы. |
