|
В их слаженных движениях, объединённых братством помысла и усилий, выражалась торжественная мощь общего труда. Тут уже работали не отдельные люди: худой грузин – досылающий, плечи-стый, низкорослый татарин – подносчик, еврей – правильный, черноглазый украинец – заряжа-ющий, прославленный мастер-наводчик Морозов, – здесь работал один человек. Он мельком глядел на вышедших из пике «Юнкерсов», делающих боевой разворот и вновь идущих на бом-бёжку батареи, он утирал пот, усмехался, ухал вместе с пушкой, опять делал своё умное, слож-ное дело, – сторукий, быстрый, неудержимый, смывший благородным трудовым потом все сле-ды боязни со своего лица. Он, этот человек, работал и на втором, третьем орудии первой батареи и на орудиях второй батареи. Он не останавливался, не ложился, не бежал к блиндажу, когда выли бомбы, он не переставал трудиться под чугунными ударами разрывов, он не останавливался радостно глазеть, когда кричали бойцы, лежавшие в резерве третьей роты: «Подбили зенитчики, пошёл книзу, горит!» – Он не терял времени, он работал. Для всех этих слитых воедино людей было лишь одно слово: «огонь!» И это слово, соединённое с их трудом, рождало огонь. И наводчик Морозов, вихрастый, веснущатый, кричал: «Наша веселей!» А управленцы, наблюдавшие сокрушительную работу огневиков, всё сыпали в этот огонь цифры и цифры. Снаряды начали рваться среди танковой колонны совершенно неожиданно для немцев. Первый снаряд попал в башню тяжёлого танка и разнёс её. С наблюдательного пункта видно было в бинокль, как танкисты, высунувшиеся из люков, быстро и юрко прятались в машины. – Словно суслики в норы лезут, товарищ лейтенант, – сказал разведчик, сидевший на ар-тиллерийском НП. – Да, действительно, – похоже, – сказал лейтенант и кивнул телефонисту: – Огуреченко, крути четвёртый. Лишь толстяк, сидевший на головном танке, не спрятался в люк. Он помахал рукой, пере-тянутой красной ниткой кораллов, словно подбадривал машины., идущие сзади. Потом достал из кармана яблоко и надкусил. Колонна, не нарушая строя, двигалась дальше. Лишь в тех местах, где подбитые машины становились поперёк дороги, водители объезжали горящие и разбитые танки. Часть машин, не возвращаясь на дорогу, шла полем. В двух километрах от укреплённого рубежа танки нарушили походный порядок и пошли развёрнутым строем. Стиснутые справа лесом, слева рекой, они шли довольно плотной массой в несколько рядов. На дороге горело около двадцати машин. Огонь русской артиллерии широким веером ложился на поле, танки начали отвечать. Первые снаряды пронеслись над истребителями и взорвались в расположении пехоты, окопав-шейся на склоне холма. Затем немцы перенесли огонь выше – очевидно, пытались подавить русскую артиллерию. Большая часть танков остановилась. В воздухе появился «горбач» – кор-ректировщик. Он установил радиосвязь с танками. Радист на командном пункте жаловался: – Словно молоток мне, товарищи, в уши стучит немец: гут, гут, гут. – Ничего, ничего, – ответил Богарёв, – гут, да не очень. Бабаджаньян негромко сказал Бо-гарёву: – Сейчас танки пойдут в атаку, товарищ комиссар, я уже эту тактику знаю, – в третий раз вижу. – Он приказал по телефону ввести в бой миномёты и добавил: – Вот вам и полевая почта в день рождения жены. – На случай прорыва следовало бы отвести артиллерию, – сказал лейтенант-артиллерист. Но Румянцев раздражённо возразил: – Если мы начнём отводить орудия, то немцы наверное прорвутся и погубят дивизион. Разрешите, товарищ комисcap, выдвинуть вперед две батареи и открыть огонь прямой наводкой. – И немедленно, не теряя секунды, – волнуясь, проговорил Богарёв. Он понимал, что наступила решающая минута. Немцы, очевидно, связали прекращение огня с отходом артиллерии и усилили обстрел. |
