|
Недавно пу-стой воздух, по которому бежал лишь утренний ветер, весь наполнился свистом и гулом разры-вов, ветру стало тесно. Мерцалову очень хотелось пойти с первым батальоном в атаку, но он сдерживал себя. В эти минуты он впервые внутренне почувствовал всю важность своего пребывания в штабе. «А ведь прав он был, чорт», – сердито подумал Мерцалов, вспоминая свой тяжёлый ночной разго-вор с Богарёвым. Он каждый день вспоминал этот мучивший его разговор. И сейчас он чувство-вал и видел, сколько нитей сражения собралось в его руках. Хотя каждый командир имел с ве-чера точную задачу и отлично знал, что ему нужно делать, хотя заявки на бомбардировщики, штурмовики и истребители были весьма точно разработаны, и хотя командир батальона тяжёлых танков майор Серёгин больше часа просидел над картой с Мерцаловым, но с первых же минут после начала сражения энергично начал действовать противник, и это сразу потребовало быстрого напряжённого управления всей сложной и подвижной системой. Уже два раза налетали советские самолёты на передний край немецкого расположения, и чёрный дым стоял над немецкими окопами и блиндажами. Но когда стрелковые части пошли вслед за тяжёлыми танками в атаку, немцы открыли мощный огонь, из всех артиллерийских, миномётных батарей, противотанковых пушек. Командиры батальонов звонили Мерцалову, го-ворили, что пехота залегла – огонь противника настолько плотен, что продвижение невозможно. Мерцалов поднялся, отстегнул кобуру револьвера: надо поднимать пехоту и во что бы то ни стало прорваться вперёд. Это казалось самым простым для человека, не знавшего страха: кинуться в боевое пекло. На мгновение он почувствовал злое разочарование: неужели зря он так тщательно и долго готовил сегодняшнее сражение, неужели зря он впервые с профессорской тщательностью разрабатывал детали готовящегося боя? – Нет, товарищ начальник штаба, – сказал он сердито, – война была и будет искусством не бояться врага и смерти. Надо подымать пехоту. Но он не ушёл из штаба. Снова зазвонил телефон, за ним тотчас же второй. – На противника, сидящего в окопах, слабо воздействуют удары с воздуха, он сохраняет свою огневую силу, – говорил Кочетков, – пушки и миномёты бьют беспрерывно. – Танки встречают сильный огонь артиллерии, пехота залегла, а танки оторвались, ушли вперёд, у двоих подбиты гусеницы, – докладывал Серёгин. – Считаю дальнейшее продвижение нецелесообразным. И снова зазвонил телефон: представитель военно-воздушных сил спрашивал об эффекте бомбёжек и не нужно ли изменить систему налётов, так как лётчики докладывают: пехота не продвигается, и артиллерия противника сохраняет активность. А в это время в штаб пришёл подполковник, представитель артиллерийского управления, – у него было несколько важных, требующих немедленного решения, вопросов. Мерцалов закурил папиросу, нахмурившись, сел за стол. – Повторим налёты на пехоту? – спросил начальник штаба. – Нет, – ответил Мерцалов. – Снова предложим пехоте двигаться вперёд, передовые подразделения залегли в трёхстах метрах от противника. Еще сто метров можно взять рывками, – предложил начальник штаба. – Нет, – ответил Мерцалов. Он задумался так глубоко, что не заметил, как вошёл в штаб дивизионный комиссар Че-редниченко. Не посмотрел на него и начальник штаба. Дивизионный комиссар прошёл мимо вытянувшегося часового в блиндаж; сел в тёмном уголке возле нар, где обычно сидели посыль-ные, и, посапывая трубкой, спокойно и внимательно слушал телефонные разговоры, наблюдая за Мерцаловым и начальником штаба. Чередниченко приехал к Мерцалову, минуя командный пункт Самарина. Он хотел поспеть к началу атаки и, зная, что Самарин обязательно побывает на месте проведения важной опера-ции, решил встретиться с командармом на передовой. Мерцалов смотрел на карту, и его обострившаяся до боли мысль представляла сражение как единое целое, где, подобно переменному магнитному силовому полю, мгновенно то возни-кали, то ослабевали и меркли мощные узлы напряжения. |
