декабре 1896 года, когда Пау’ура родила впервые, он написал две очень похожие картины,

одну из которых назвал «Материнство», хотя Пау’уре отведено куда более скромное место,

чем на прежних полотнах с тем же сюжетом. В глаза бросаются две стоящие таитянки,

одна в красной, другая в синей набедренной повязке, а Пау’ура неприметно сидит на

корточках у их ног и кормит ребенка грудью. И в этом случае одна из параллельных

картин очутилась в СССР (в Эрмитаже), другая - в США.

Но не радость отцовства наполнила новым смыслом и содержанием жизнь Гогена, а

представившаяся ему вскоре возможность отыграться за частые унижения.

Все началось с открытия, что за десять месяцев, пока он жил в городе, из дома

исчезло гораздо больше того, что взяла Пау’ура, причем воры по старой привычке

продолжали наведываться по ночам. Но на месте преступления ему удалось схватить

только одну женщину (вероятно, какую-нибудь из подруг Пау’уры, а то и его собственную

знакомую), и проступок ее был столь же незначителен, сколь необычен: она, по словам

самого Гогена, «среди ночи ходила и подметала веником между кустами на участке, со

всех сторон огороженном стальной проволокой». Гоген решил для острастки примерно

наказать ее и обратился в полицию, но туземный полицейский и французский жандарм

пальца о палец не ударили.

Тогда он поехал в Папеэте к прокурору Шарлье, который прямо сказал, что из чистого

доброжелательства выбросил иск в корзину, так как предыдущий иск против Пау’уры уже

сделал Гогена посмешищем. И вообще, нельзя обвинять во взломе человека, который

подметал участок веником. Гоген пришел в ярость и, потрясая кодексом, стал доказывать

Шарлье, что есть много подходящих параграфов. Обвинение в некомпетентности,

естественно, возмутило прокурора, и он выставил заявителя за дверь.

К сожалению, ночные посещения и кражи продолжались именно потому, что жулики

остались безнаказанными. Гоген опять пошел в полицию и снова обратился к прокурору.

На сей раз Шарлье переслал его заявления туземному полицейскому в Пунаауиа и велел

основательно расследовать дело. Полицейский, понятно, не был склонен выступать за

европейца против своих земляков и без конца оттягивал расследование. Тогда взбешенный

Гоген написал длинное письмо на имя прокурора, но отправил его не Шарлье, а редактору

ежемесячника «Осы», выходившего в Папеэте под гордым девизом: «Право выше силы»188.

Редактор поместил письмо в июньском номере, однако в редакционном примечании

предусмотрительно снимал с себя ответственность. Название журнала подходило к

случаю, потому что Гоген был зол, как шершень, и решил как следует ужалить Шарлье.

Уже первые строки задавали тон:

«Мсье Шарлье,

Я не знаю, обзавелось ли наше правительство колониями для того, чтобы освоить их.

Зато я знаю, несмотря на свое невежество во многих вопросах, что есть люди, у которых

хватает смелости стати поселенцами. Как поселенец я ежегодно плачу немалые налоги, и

как поселенец я требую, чтобы мое владение было ограждено от незваных гостей, ибо по

закону у меня есть не только обязанности, но и право на защиту.

Допустим, власти колонии просто не могут предотвратить мошенничество и кражи, а

также расследовать их, когда они совершены. Однако всех поселенцев Таити несомненно

удивит, что Вы отказываетесь карать воров, пойманных нами на месте преступления. Эта

процедура, введенная Вами, возможно, кажется Вам гениальной, нам же она, к

сожалению, приносит большой ущерб. Благодаря Вашей защите туземцы безнаказанно

обкрадывают нас.