— Как почему? — заговорил посетитель, заметно успокоившись. — А кто же, по-вашему, еще? Я был у него, одного взгляда достаточно, чтобы убедиться, что он убийца. Съездите к нему и посмотрите ему в глаза, в них вы все прочтете. Он рад, что совершил это. Он меня увидел и сразу понял, что я все знаю, поэтому испугался и приказал своим халдеям вытолкать меня вон. Но он не смог представить, что я приду к вам, иначе он бы меня тоже прикончил.

— А кроме уверенности, у вас есть еще какие-нибудь факты, материальные основания? — осторожно осведомился Костырев.

— Какие факты! Какие основания! А кто, по-вашему, еще мог такое сделать? Я был у старика, у артиста…

— У Кабакова?

— Да, кажется, его так зовут. Так вот, все, что про них болтают, будто Олечка его ребенок — вранье, сплошное вранье!

— Почему?

— Потому, что это мой ребенок! Ведь я так любил ее… Еще немного, и она вернулась бы ко мне, и тогда Олечка звала бы меня своим папой. Она знала, кто ее настоящий отец. Она называла меня отцом, когда ей было только два года, и я играл с ней в парке. Тогда Олечка сразу узнала меня, это голос крови! Она так и спросила: «Ты мой папа?» И я ей шепнул на ушко, чтобы она никому об этом не говорила.

Ильяшин лихорадочно строчил по желтоватой бумаге, и у него не было времени удивляться.

— Так вот, старик не мог убить ее, — продолжал посетитель. — Он трус, он боится малейшего шороха. Тот щенок, который будто бы был ее любовником, тоже ни при чем. Я видел вчера, как он садится в машину к какой-то девушке. Не знаю почему, но мне кажется, что он не убивал ее. Зачем ему было это делать? Из-за того, что напридумывали про них Бог весть что?

— Значит, вы уверены в том, что в убийстве замешан Барыбин, — спокойно резюмировал Костырев.

— А я что вам талдычу битых полчаса? — с сарказмом спросил Алтухов. — Ну, наконец-то вы поняли. Надеюсь, вы примете меры, чтобы упрятать его за решетку.

— Постараемся, — пообещал Костырев. — Вот что я хочу спросить вас, Олег Владимирович, пусть вам это не покажется странным, вы давно в Москве?

Алтухов наморщил лоб, исподлобья глядя на следователя.

— Какое это имеет отношение к делу… Давно…

— Когда вы приехали?

— В середине июня. Потом я уехал домой, занял денег, оформил отпуск и вернулся сюда, чтобы все выяснить.

— Чтобы найти убийцу?

— Да. Это мой священный долг.

— Это мы уже слышали… А двадцать шестого июня вы где находились, не можете припомнить?

Посетитель еще сильнее наморщил лоб и замер, углубившись в раздумья.

— Нет… — выдавил он хмуро. — Меня сбила машина, и я попал в больницу, это все, что мне известно. — Он снова задумался и с неожиданной страстной горечью произнес: — Какой-то рок преследует меня. Ах, если бы я оказался в тот день рядом с ней, все было бы по-другому, все! Я бы спас ее, увез, сделал бы счастливой, оградил бы се от завистливых людей, которые портили ей жизнь! Но надо же, как раз в этот день по какой-то дурацкой случайности я попадаю в больницу с сотрясением мозга…

— Значит, вы не помните, где были утром двадцать шестого июня? — подытожил Костырев.

Красноречивый, мучительно-страдающий взгляд был ему ответом.

— А знаете ли вы, что вас сбила машина около дома, в котором жила ваша знакомая, и во время, примерно совпадающее с временем ее гибели?

— Как это? — Поднятые вверх брови выражали неподдельное изумление.