|
Они постоянно были настороже, и Бонду вскоре пришлось расстаться с мыслью о том, чтобы использовать один из спрятанных им ножей против На Все Руки и попробовать убежать, когда поезд замедлит ход. Бонд обдумывал слова суперинтенданта, крутя их и так и эдак. Суперинтендант явно принял за чистую монету то, что в Форт Ноксе ЧП. Были ли полученные им из Луисвилла новости правдой или частью гигантского плана, необходимого, чтобы загнать всех участников заговора в один мешок? Если это план, то насколько тщательно он разработан? Сможет ли кто нибудь уйти? Не будет ли совершено какой либо досадной оплошности, которая вовремя даст понять Голдфингеру, что что то не так? Или если это правда, если яд подействовал, что остается делать Бонду? Бонд принял решение. В неразберихе часа "X" он подберется поближе к Голдфингеру и перережет ему глотку одним из своих ножей. Чего он этим достигнет, кроме того что удовлетворит свое чувство мести? Подчинятся ли все они кому нибудь другому? Кто может быть достаточно силен и хладнокровен, чтобы руководить? Соло? Может быть. Операция тогда, возможно, будет успешной, бандиты уйдут с золотое, все, кроме людей Голдфингера, которые без него не будут знать, что делать. А что еще может Бонд сейчас предпринять, если шестьдесят тысяч человек уже мертвы? Мог ли он каким либо образом предотвратить это? Был ли у него раньше шанс убить Голдфингера? Стоило ли попытаться устроить цирк на вокзале? Бонд уставился на свое отражение в окне, слушая звон колокольчиков и паровозный гудок, требующий для них свободного пути, и изматывая себя сомнениями, вопросами, угрызениями совести. 20. Самый богатый человек в истории Красный рассвет медленно расцветал над бесконечной равниной черной травы, которая под лучами солнца постепенно превращалась в знаменитую голубую равнину Кентукки. В шесть часов поезд начал замедлять ход. Вскоре они проехали пригороды Луисвилла и остановились у практически безлюдного перрона. Их встречала небольшая группа людей. Голдфингер, с черными кругами под глазами от бессонной ночи, подозвал одного из немцев, взял свой маленький чемоданчик и ступил на платформу. Прошло короткое серьезное совещание, говорил в основном суперинтендант Луисвилла, Голдфингер лишь изредка задавал вопросы и серьезно кивал, выслушивая ответы, после чего вернулся к поезду. Мистера Соло отправили выслушать его доклад. Тот встал в дверях вагона, и Бонд услышал скорбный голос Голдфингера: – Боюсь, доктор, что оправдались наши худшие предположения. Я теперь пойду к локомотиву вот с этим (он поднял чемоданчик), и мы медленно двинемся в зараженный район. Скажите, пожалуйста, всем, чтобы они были готовы надеть маски. У меня маски для машиниста и кочегара. Все остальные железнодорожники сойдут с поезда здесь. – Хорошо, профессор, – кивнул головой Соло и закрыло дверь. Голдфингер двинулся вперед по платформе со своим немцем телохранителем и преисполненной уважения, пожимающей всем руки группкой. После короткой паузы длинный состав тихо, почти благоговейно гуднул и двинулся прочь от станции, оставив на платформе группу официальных лиц, теперь пополнившуюся четырьмя сгорающими от стыда проводниками, поднявшими руки как бы в благословении. Еще тридцать пять минут – полчаса езды! Медсестры принесли кофе и орешки, а тем, у кого сдавали нервы (Голдфингер предвидел все!), – декседрин. Медсестры были бледны и молчаливы. Никто не шутил, не острил, поезд был наполнен напряжением. Через десять минут скорость резко упала и раздался скрежет тормозов. Кофе пролился. Поезд почти стал, затем дернулся и снова набрал скорость. |
