— Профессор? Какой профессор и что ему нужно?

— Да, говорят, они ездят собирают молдавские песни, молдавские обычаи, изучают веру… Из Одессы они сами… хотят с тобой поговорить.

Иннокентий задумался. Ему давно хотелось поговорить с профессором такой специальности, он мечтал попасть а историю своего края как основатель новой веры, как глава церкви. Но все не было случая. И вдруг… Есть возможность увидеть свой портрет в книге ученого профессора, и о нем, об Иннокентии, будут говорить всюду, читать о его делах, его вере, его власти над Бессарабией.

А что если это ловушка? Если это разведка новой власти? Высмотрят все, разнюхают, а потом пришлют полицию с красными лентами на рукавах? Тогда что? Где тогда власть, митра, почет? А впрочем, разве он, Иннокентий, сумевший обвести вокруг пальца и Синод, и синодальную комиссию, и полицию, не сможет вывернуться? К тому же он им всего не покажет, не поведет в пещеры, не назовет количества людей в подземных кельях. Он только поверхностно ознакомит их с тем, что не опасно. Ведь теперь правительство провозгласило свободу веры, свободу совести. Так чего ж ему бояться? Теперь все секты свободно творят молитвы.

Иннокентий велел пригласить профессора и его сослуживцев к себе в келью. Вскоре перед ним предстали пятеро хорошо одетых людей. Они выглядели чрезвычайно импозантно и благородно, в руках у них были саквояжи из красной кожи.

Самый старший из них, высокий седой человек в дорогих мехах и золотых очках, поздоровался за всех и любезно спросил:

— Это вы — знаменитый создатель новой секты православной церкви отец Иннокентий?

Иннокентий пытливо осмотрел его. Но вид у пожилого мужа науки был такой кроткий, а седые волосы так безукоризненно причесаны, что Иннокентий успокоился и любезно ответил:

— Да, господин, это я Только основатель не секты, а молдавской церкви — иеромонах Иннокентий. А вы кто будете, простите за вопрос?

— Вы правы… вы правы. Ворваться в келью занятого делами церкви монаха и спрашивать, кто он, может только тот, кто не стыдится своего имени. Я профессор этнографии Смеречинский, а это мой коллега — профессор истории господин Егоров. Это наши два ассистента, а это, —

он указал рукой на представительного человека с широкой рыжей бородой и такими же рыжими волосами, — это наш носильщик и камердинер Степан Луценко.

Степан Луценко повернулся на свое имя и подставил левое ухо.

— Что говорите?

— Он у нас на одно ухо глухой, — объяснил профессор Смеречинский. — Ничего, ничего, Степан, — громче ответил ему профессор. — Это мы так, рекомендуемся святому отцу.

Степан снова стал у двери и одним глазом уставился на Иннокентия. Второй глаз был закрыт черной повязкой, и от этого лицо его казалось звериным. Иннокентий любезно выслушал профессора Смеречинского и предложил раздеться и перекусить.

— Весьма благодарен. Но вы уж позвольте не нарушать нашего обычая и оставить при себе нашего камердинера. Он у нас на правах товарища, заслуженный человек, на войне глаз и ухо потерял.

Иннокентий еще раз предложил раздеться. Он распорядился накрыть стол, а затем начал расспрашивать гостей, что слышно в Одессе насчет нового правительства, как будут жить без царя. На эти вопросы профессор Смеречинский махнул рукой.

— Отче Иннокентий, не трогайте нас с политикой. Мы, люди науки, мало понимаем в этих делах, и они нас не касаются. Лучше вы нам расскажите о себе, чтобы мы недолго отвлекали ваше внимание, а сегодня же и уехали.

Иннокентий запротестовал, услышав эти слова, и с искренним гостеприимством ответил:

— Э-э-э, нет, пан профессор, нет! От нас так быстро не выберетесь. Мы не любим скоро отпускать гостей.