— Потому что он был плохой?
— Нет, потому что ты был скучный.
После такой долгой солнечной ванны на лестнице было сыро и темно. Я решил не отвечать на обидное замечание Индии. Она прошла вперед, и я смотрел, как ее ноги поднимаются по лестнице. Они были очень красивые.
В квартире царил кавардак. Я впервые был здесь с того дня, когда умер Пол. Картонные коробки на полу, на кушетке, на подоконнике. Бесцеремонно запихнутая в них мужская одежда и обувь, из некоторых торчали носки, галстуки и нижнее белье. Три коробки в углу были заклеены широким коричневым скотчем и сложены друг на друга. Ни одна не была подписана.
— Это все вещи Пола?
— Да. Похоже на распродажу, правда? Мне было так неприятно, когда я открывала шкафы, выдвигала ящики и повсюду видела эти вещи, и я решила собрать все вместе и раздать.
Она зашла в спальню и закрыла за собой дверь. Я сел на край кушетки, робко заглянул в открытую коробку на полу у моих ног и узнал зеленую спортивную рубашку, которую Пол часто носил. Она была выглажена и в отличие от всего остального в коробке аккуратно сложена — поверх каких-то коричневых твидовых брюк, которых я никогда раньше не видел. Бросив быстрый взгляд на дверь спальни, я вынул рубашку и провел по ней рукой. Снова взглянув на дверь спальни, поднес рубашку к носу и понюхал. Никакого запаха — после стирки на ней не осталось ни частицы Пола Тейта. Я положил ее обратно и машинально вытер руки о штанины.
— Я выйду через минуту, Джо!
— Не торопись. Я тут как-нибудь справлюсь.
Я уже собрался встать и заглянуть в другие коробки, когда услышал, как дверь открывается. Индия высунула голову, и прежде чем встретить ее взгляд, я мельком заметил черное белье.
— Джо, не подождешь еще чуть-чуть? Я чувствую себя такой грязной после всего… Хочется залезть в душ. Я мигом. Хорошо?
Я представил себе, как она стоит голая под душем, блестящая от воды, и потому ответил не сразу:
— Конечно, разумеется. Валяй.
Я подумал о «Лете сорок второго» , где красивая молодая женщина соблазняет мальчика, узнав, что ее муж погиб на фронте. Плеск воды в душе вызвал у меня мощную эрекцию. От этого я почувствовал себя извращенцем и ощутил вину.
Перешагнув через коробку поменьше, набитую всевозможными письмами и счетами, незаполненными зелеными чековыми книжками и т. д., я запустил туда руку и взял горсть перьевых ручек. Пол писал только перьевыми ручками, и, глядя на них, я захотел взять одну на память — не спрашивайте почему. Потом произошла странная вещь: я испугался, что если попрошу у Индии, то она откажет, и решил просто стащить одну, ничего ей не говоря. По натуре я не вор, но на этот раз даже не колебался. Одна из ручек была толстая, черная с золотом. Она выглядела старой и солидной, а на колпачке было написано «Montblanc Meisterstuck No. 149». В коробке были еще две похожие ручки, и я решил, что даже если Индия решит оставить их, то пропажи все равно не заметит. Я засунул ручку себе в карман и подошел к окну.
Душ затих, и я прислушался к новым тихим звукам. Я пытался представить, что Индия делает: вытирает волосы или пудрит руки, плечи, груди.
Женщина в окне напротив, увидев меня, помахала рукой через двор. Я помахал ей в ответ, она помахала снова. Я подумал, не приняла ли она меня за Пола. Что за пугающая, тягостная мысль! Женщина продолжала медленно махать. Она напомнила мне подводный коралл, и, не зная, что делать, я отвернулся и сел на кушетку.
— Джо, я тут думала, чем же мне хочется заняться.
— И чем же?
— Тебе это страшно не понравится.
Посмотрев на закрытую дверь, я задумался, чем же это таким она может заняться.
Через несколько минут Индия вышла из спальни в серой трикотажной фуфайке с капюшоном, старых джинсах «левис» и кроссовках. |