– Здесь не время и не место для этого, – тихо произнесла она.

– Я знаю, что ты знаешь. Мы видели это слово в одной из книг в Хранилище. Там на листке стоят твои инициалы. Корделия, мне нужно это знать, – яростно шептала Шайлер.

На подиуме мэр благодарил дам-благотворительниц за их щедрые пожертвования и усилия по сохранению красоты и самобытности Центрального парка. Послышались аплодисменты, и под прикрытием этого шума Корделия резко оборвала вопросы внучки:

– Не сейчас. Я рассажу тебе потом, но не смей меня позорить на приеме.

Весь следующий час Шайлер сидела угрюмая, ковыряя куриную грудку с пряностями, лежащую у нее на тарелке, и выслушивая бесконечную череду ораторов, которые описывали, какие нововведения и улучшения планируется провести в парке в ближайшем будущем. Потом было слайд-шоу новой выставки живописи и презентация грядущей реставрации фонтана «Вифезда».

И наконец, после вручения подарочных пакетов, Шайлер с бабушкой укрылись от посторонних ушей в древнем лимузине Корделии. За рулем сидел Юлиус, и теперь Шайлер могла получить ответы на свои вопросы.

– Так вы нашли дневник Кэтрин. Да, я оставила там свои инициалы, чтобы кто-нибудь их нашел. Я не знала, что это будешь ты, – с некоторым удивлением созналась Корделия.

– Это не я. На самом деле дневник нашел Оливер Хазард-Перри.

– Ах да, Оливер. Очень славный мальчик. И из превосходной семьи – для Красной крови, конечно.

– Не уходи от темы. Что такое Кроатан?

Корделия подняла стекло, отделяющее пассажирский салон от водительского места. Когда оно оказалось плотно закрыто, бабушка, нахмурившись, повернулась к Шайлер.

– То, что я собираюсь рассказать тебе, запретно. Комитет наложил вето на этот вопрос. Они даже пытались стереть это из наших воспоминаний.

– Почему? – спросила Шайлер, глядя из окна на город.

Снова был пасмурный день, и Манхэттен словно бы прятался в сыром тумане, призрачный и величественный.

– Как я тебе уже говорила, времена меняются. Старые обычаи исчезают. Те, кто находится у власти, не верят. Даже женщина, которая написала этот дневник, отреклась бы от своих слов. Для нее было бы чересчур опасно сознаваться в подобных страхах.

– Откуда ты знаешь, что именно она бы чувствовала? – поинтересовалась Шайлер.

– Просто потому, что я это написала. Это мой дневник.

– Ты – Кэтрин Карвер? – изумилась девушка.

– Да. Я ясно помню поселение в Плимуте, как будто это происходило только вчера. Это было ужасное путешествие. – Она вздрогнула. – А за ним последовала еще более ужасная зима.

– Почему? Что случилось?

– Кроатан, – вздохнула Корделия. – Это древнее слово. Оно означает «Серебряная кровь ».

– Серебряная кровь?

– Тебе рассказывали историю Изгнания?

– Да.

Автомобиль медленно ехал по Пятой авеню. Из-за плохой погоды на улице было мало народу: офисные курьеры, спешащие по делам, кучка туристов, щелкающих фотоаппаратами, да еще несколько человек, пытающихся добежать до магазина и не промокнуть.

– Когда Господь низверг Люцифера и его темных ангелов с небес в наказание за их грехи, мы были прокляты и обречены вести бессмертную жизнь на Земле. Здесь мы стали вампирами, и для того, чтобы выжить, нам была нужна человеческая кровь, – промолвила Корделия.

– Это все нам рассказывали на собраниях Комитета.

– Но эту часть от вас скрыли. Она вычеркнута из наших официальных записей.

– Почему?

Корделия не ответила. Вместо этого она заговорила монотонным голосом, словно цитируя на память книгу:

– На заре нашей истории Люцифер и малая горстка его верных последователей отделились от остальных.